Тайный Король: Карл Мария Вилигут - [35]

– Я знаю, что Гиммлер был в очень хороших отношениях с Отто Раном. Я не знаю, относится ли то же самое к Дарре, но, конечно, они ладили. Лишь недавно я узнала о том, что Вилигут был исключён из SS из–за пьянства, поскольку сам полковник никогда не упоминал об этом, когда присылал открытки моей матери.

– Как познакомились Отто Ран и Гиммлер? Комментировал ли Вилигут исследования Рана касательно Грааля?

– Я была совершенно зачарована книгой Рана, и сразу же показала её полковнику, а он в свою очередь, передал её Гиммлеру. Тот был так заинтересован, что поручил мне разыскать Рана и справиться о состоянии его здоровья. Я обнаружила, что дела его весьма плохи. Франция отказала ему в визе, а издатель обманул его. Я доложила об этом Гиммлеру, а он без колебаний пригласил Рана в Берлин. Так Отто Ран переехал к нам. Мне повезло оказаться в его доме, наедине с ним, и мы смогли долгие часы посвятить обсуждению его исследований в непринуждённой беседе. Это было начало нашей очень близкой дружбы. Отто Ран был зачислен в штаб райхсфюрера, но Гиммлер поручил ему отдельные задания. Ран почти каждый вечер навещал нас в вилле в Грюневальде, где мы вели оживлённые беседы, поскольку и полковник тоже был заинтересован в его исследованиях о Граале и катарах.

– Рану приписывают слова о том, что если бы он встретил полковника до составления черновиков «Kreuzzug gegen den Gral» («Крестовый поход против Грааля»), то книга была бы написана «совершенно иначе».

– Я думаю, что Отто Ран действительно бы написал «Kreuzzug» несколько иначе, встреть он полковника до того — просто потому, что многое из того, о чём он только подозревал в своих исследованиях, стало явным для него только во время тех бесед. В конце концов, в то время ему было только двадцать шесть лет.

В те дни Ран не носил формы. Я работала в штабном отделении Дарре последние полгода в Берлине, а Ран жил прямо по соседству. Мы часто готовили обеды у него дома, и обсуждали то, что он успел написать за ночь для своей второй книги. Вначале это должна была быть книга об отвергнутом архиепископе Маргбургском, исповеднике графини Елизаветы, но в итоге получился «Luzifers Hofgesind» («Двор Люцифера»). Когда Ран навестил нас в 1937 году, в доме моих родителей в Констансе, он привёз в подарок эту книгу.

– Согласно некоторым слухам, в 1939 году Ран приглашал Вилигута и Гиммлера на свою свадьбу. Вам известно что–нибудь об этом? Можно ли это истолковать в связи с неожиданным самоубийством Рана?

– В июле 1937 я вышла замуж и переехала в Мюнхен, где Отто Ран навестил нас — это должно было быть время Рождественского поста, ведь он тогда отправлялся на военные сборы в Дахау. Он не был так уж рад этому, хотя ничего не говорил о тамошних преступлениях — наоборот, всё было как прежде. Мы первый раз увидели его в форме, и это нас очень насмешило, поскольку форма на нём вовсе не сидела. В 1938 он с радостью стал крёстным отцом моему новорождённому сыну. После этого мы ничего не слышали о нём, пока не пришло извещение о его необычной смерти. Это показалось нам настолько непохожим на него, что мы попросили друга, работавшего в штабе, прояснить нам ситуацию. Он написал, что Ран был дважды обличён как «гомосексуалист», и Гиммлер каждый раз выносил ему строжайшие предупреждения (но не более того), пока тот не был «пойман» в третий раз. Очевидно, за ним следили, возможно, какой–то завистник. Тогда Гиммлер (определённо, с тяжёлым сердцем), приказал Рану самому разбираться с последствиями, так чтобы сохранить свою честь и честь SS. Это он и сделал, совершив самоубийство. Гиммлер открыто признал это, и потому Ран посмертно не был исключён. Мне не кажутся противоречием в связи с его самоубийством сообщения о том, что он принял катарский обряд Consulamentum [«утешения»] — для Рана такая связь была совершенно логичной.

Я не знаю, правда ли то, что говорят о Ране сегодня. Например, что он сильно повздорил с Гиммлером, увидев условия жизни в концентрационном лагере, и пожив в «Lebensborn». Хотя это и новость для меня, я могу представить, что в таких обстоятельствах Гиммлер был бы рад услышать о помолвке Рана; он должен был предложить ему всю возможную помощь. Но то, что планировалась свадьба, и Гиммлер, и даже Вилигут были приглашены — этого я не могу представить.

– Мозаичный рисунок колонного зала в Вевельсбургском замке описывали, среди прочего, и как двенадцатилучевое «Чёрное Солнце», (также «Sadaer» или «Santur»). Скальдам средневековья всё ещё был знаком миф о «Чёрном Солнце», давно остывшим и существующим параллельно с активным солнцем (SOL) и пассивным/невидимым солнцем (SUN). Кажется, что Вилигут передал соответствующую информацию Эмилю Рюдигеру. Можете ли Вы рассказать что–либо об этом? Интересовался ли Гиммлер чем–то подобным? Может ли вообще рисунок на полу в Вевельсбурге быть истолкован в таком ключе?

– Мне кажется, что связь рисунка в колонном зале и «Чёрного Солнца» весьма маловероятна. Я вообще лишь недавно услышала что–то о «Чёрном Солнце». По мне, так это весьма странная теория, и к тому же достаточно туманная. Если, как считается, идея этого рисунка исходила от полковника, то я бы скорее поверила тому, что «12» там должно означать зодиак и все прочие значения этого святого числа. Вспомнить, к примеру, хотя бы старую песню ночной стражи, «Двенадцатеро юношей остаются верны…» или египетские мифы о числах, которые тщательно исследовала Эмма Шиллер (в те дни её фамилия была Дельбрюк) — подруга моей матери и полковника. Кроме того, имело место одно событие, явно относящееся к затронутой теме: мы были с полковником в Хохентвиле, который интересен рядом раскопок доисторических объектов. Пока мы поднимались туда, я нашла камень подозрительной полукруглой формы, около двенадцати сантиметров в ширину, девяти в высоту и двух в толщину. Поскольку на нём явственно имелся некий знак, я, по совету полковника, взяла его с собой. Дома я очистила камень и протёрла его вазелином — и тогда совершенно отчётливо проступили двенадцать маленьких окружностей, равномерно распределённых по полукруглому полю. Полковник был заинтригован, и истолковал их, как созвездия зодиака. Он попросил меня подарить ему камень, что я, конечно, и сделала, хотя после и жалела, что камня у меня нет.