Тайный канал - [39]

В 1973 году на Западе получили хождение самые драматические прогнозы по поводу дальнейшей судьбы Солженицына. Бель постоянно обращался к Брандту с просьбой воспользоваться своим прямым контактом с Брежневым и отвести угрозу, нависшую над писателем. Брандт не остался глух к этим обращениям.

Теперь среди непрерывно обновлявшихся политических тем, которые обсуждали канцлер и генсек, появилась одна постоянная — Солженицын. С присущей ему последовательностью Брандт через равные промежутки времени вновь и вновь напоминал Брежневу о своей озабоченности. Однажды он сформулировал свой подход к вопросу следующим образом:

«Не представляю, как будут строиться наши отношения, если с писателем Солженицыным произойдет трагедия».

В Москве настойчивое заступничество канцлера в разное время воспринималось по-разному. До тех пор, пока конфронтация советской власти с писателем не касалась Андропова, а проходила преимущественно в плоскости борьбы с ним идеологов от партии и Союза писателей, Андропов при личных встречах и по телефону старательно информировал Генерального секретаря о каждом очередном заступничестве Брандта. Как и все остальные члены советского высшего руководства, он побаивался «серого кардинала» и надеялся, что, идя навстречу Брандту, Брежнев найдет способ заставить идеологов искать компромисс с писателем.

Андропов четко понимал, что в противном случае рано или поздно решение проблемы будет переложено на вверенное ему ведомство, иными словами, станет его проблемой и неизбежно столкнет его с интеллигенцией. Вот этого-то он стремился во что бы то ни стало избежать, ибо в его плане преобразования общества ей, интеллигенции, отводилась главная роль.

Эта убежденность Андропова явилась также результатом его восприятия событий 1956 года в Венгрии, событий, глубоко и на всю жизнь его травмировавших. Мне трудно определить, чего в его отношении к интеллигенции было больше — страха или уважения, но он часто говорил, что интеллигенция заслуживает самого серьезного и продуманного отношения, ибо именно она «формирует сознание масс».

И все же Суслов переиграл Андропова, убедив Брежнева, что Солженицын представляет серьезную угрозу для всего советского строя, а потому и обезопасить страну от его деятельности должно специально для того существующее ведомство. С того момента все совершенно переменилось.

Отныне, докладывая Брежневу об очередной просьбе о заступничестве, переданной Брандтом, Андропов практически действовал против самого себя. Особенно явственно это проявилось в дни подготовки визита Брежнева в ФРГ ранней весной 1973 года.

— Юра, давайте же, наконец, решать вопрос с Солженицыным! А то ведь получится ерунда. Судя по настроению Брандта, о котором ты мне регулярно докладываешь, он обязательно задаст мне вопрос о Солженицыне. И как я буду выглядеть?

Если Генеральный секретарь всерьез сомневался, будет ли он выглядеть блестяще во время своего долгожданного визита в Западную Германию, и спрашивал об этом своего подчиненного, то для последнего это звучало как упрек, за которым могло последовать все, что угодно.

Фраза «давайте решать» означала, что Генеральному надоело выслушивать разные мнения, и больше всего на свете ему хотелось, чтобы эта проблема была снята, чем раньше, тем лучше. Уж во всяком случае до его отъезда в Германию.

Как это сделать, не знал никто. Однако все прекрасно понимали, что карать интеллигенцию, да еще пишущую — занятие неблагодарное. А посему каждый старался перевалить ответственность с себя на другого: Союз писателей на идеологический отдел ЦК КПСС, а тот, в свою очередь, на карательный орган — КГБ.

Однажды в беседе с Ледневым Брандт поинтересовался, почему советское руководство не позволит выехать из страны всем не согласным с существующими порядками, но способным прекрасно реализовать себя на Западе. Солженицын, например, издается громадными тиражами и в Европе, и в Америке, а потому является человеком весьма состоятельным. Вот пусть и живет на свои гонорары, творя для всего человечества. А вместо этого он гоним и вынужден искать приюта у своих друзей на родине.

Идея сама по себе была не новой. Еще в 1922 году, во времена куда более жесткие, Луначарский, отвечавший в правительстве Ленина за вопросы просвещения, известный гуманист, воспользовался своей властью, чтобы организовать выезд за границу многих талантливых русских людей, сохранив им жизнь, а миру их таланты.

Роль Луначарского импонировала Андропову куда больше той, на которую его обрекли обстоятельства, но на пути ее реализации возникла серьезная трудность.

К 1973 году большая часть интеллектуалов, покинувших СССР по идейным, политическим и материальным соображениям, оказалась вынужденной искать себе применения на радиостанциях, в редакциях газет и журналов, созданных и финансируемых с целью ведения активной и массированной антисоветской пропаганды.

Суслов и подчиненные ему идеологи называли эмигрантов «пятой колонной» и категорически выступали против дальнейшей утечки на Запад умов, способных и впредь усиливать и питать интеллектуально пропагандистскую войну против СССР.