Тайный фронт - [29]

— Когда же вы прибыли в Лиссабон?

— Через три дня после этого. Как раз неделю назад.

— А это все откуда? — Я показал на ее изысканный костюм и модную шляпку. — Вы несли это с собой?

— Конечно, нет, — отрезала Дикстра, смущенно улыбнувшись. — Когда я добралась до Лиссабона, вся моя одежда превратилась в лохмотья. На следующий день я случайно встретила герцога, старого друга моей семьи. Он сжалился надо мной и великодушно купил все новое.

— Это действительно великодушно, — пробормотал я. — Но где же все-таки вы встретили его?

— В холле гостиницы «Авиз». Он снимал там номер и как раз выходил из гостиницы, когда увидел меня.

Я знал, что гостиница «Авиз» была, пожалуй, самым роскошным отелем во всем Лиссабоне и самым подходящим местом для таких людей, как герцог. Но сюда вряд ли приходили беженцы. Даже бомбежки не могли заставить «Клариджес» и «Ритц» (фешенебельные гостиницы Лондона) широко открыть свои двери случайным людям. Война прошла мимо Лиссабона, и социальные стандарты должны были соблюдаться там так же строго, как и в довоенном Лондоне. Я сомневался в том, что одинокая девушка в лохмотьях могла войти в такую гостиницу, как «Авиз», минуя бдительное око швейцара. К тому же что было делать беженке в фешенебельной гостинице без гроша в кармане?

Я уже собрался расспросить Дикстру обо всем этом, как в дверь снова постучали. На этот раз Гоукинс послал вестового, чтобы вызвать меня. Но это уже граничило с нелепостью. Как я мог сконцентрировать внимание на допросе, который требовал большого умственного напряжения, когда меня так часто отвлекали?

Гневные изречения, которые я уготовил Гоукинсу, выходя из кабинета, исчезли при одном виде его удрученного лица. Он выглядел совершенно обезумевшим и сказал мне, что герцог вне себя от ярости, снова звонил в Уайтхолл и жаловался, что его заставляют ждать. Герцог рявкал в телефонную трубку с такой силой, что Гоукинс, находившийся в соседней комнате, слышал, как он говорил о «вообразивших бог весть что бюрократах» и «кровожадных слюнтяях», которые считают себя вправе задержать лицо, выполняющее ответственное поручение.

— Я должен вам заявить, Пинто, — сказал Гоукинс, — что больше ждать не могу. Вы допрашиваете эту девицу добрых полчаса. Вы, конечно, уже можете сказать, все у нее в порядке или нет? Помимо всего прочего, если бы она была шпионкой, герцог никогда не связался бы с ней. Почему бы нам не отпустить их обоих подобру-поздорову? Ведь если мы не отпустим их через несколько минут, и вы и я можем подавать прошение об отставке, пока его не потребовали у нас сверху!

— Мне очень жаль, — спокойно ответил я, — но дело следует довести до конца. В рассказе этой девицы есть какая-то фальшь.

— Вы можете доказать это уже сейчас?

— Нет еще.

— Тогда, умоляю, торопитесь! И что вас только принесло сюда сегодня?

— Позвольте напомнить, что именно вы просили моей помощи. — Тон моего голоса был довольно резким. — Кроме того, чем дольше мы стоим и продолжаем этот ребяческий спор, тем нетерпеливее будет герцог!

Прежде чем Гоукинс успел что-либо ответить, из офицерской комнаты в конце коридора послышался крик герцога. Рычание, напоминавшее стоны голодного льва, видимо, означало, что его светлость готовится к новой вспышке бешенства. Гоукинс, подобно напуганному зайцу, бросился прочь. Я повернулся, ударился носком ботинка о пожарное ведро, стоявшее рядом, подскочил от боли и выругался. Но тут меня осенила новая мысль.

Войдя в кабинет и усевшись, я несколько минут смотрел на Дикстру, не говоря ни слова. Затем сказал:

— Итак, давайте уточним. Вы пересекли испанскую границу около двух месяцев назад?

— Да.

— И прибыли в Лиссабон через шесть недель?

— Да.

— Это значит, что вы прошли около тысячи километров за шесть недель, приблизительно по сто пятьдесят километров в неделю?

— Да. Но как я вам уже говорила однажды, мы украли велосипеды и ехали на них, пока они не сломались.

— Хорошо. Но, тем не менее, большую часть пути вы шли пешком?

— Да.

— Хорошо. Разуйтесь! — приказал я.

Дикстра была так удивлена, что повиновалась. Быстро выпалив: «Извините», я нагнулся и ощупал ступню ее правой ноги сквозь тонкий шелковый чулок. Она смотрела на меня удивленными глазами и, очевидно, подумала, что я схожу с ума.

— Мисс Дикстра, — проговорил я резко, — это не ноги человека, который только что прошел около тысячи километров за шесть недель и износил подошвы на башмаках до такого состояния, что они стали не толще бумажного листа. У солдата-пехотинца кожа затвердевает вокруг пяток и на ступне. Ваши ноги нежны, как у ребенка. Вы прибыли в Лиссабон на мягком сиденье немецкой штабной машины, а не на этих маленьких, изнеженных ножках!

Дикстра поняла, что проиграла. Она попробовала было отшутиться, но я, не отвечая, продолжал насмешливо смотреть на ее ноги. Наконец она сдалась и призналась во всем. Оказывается, она полюбила лейтенанта немецкой разведки и под его влиянием согласилась работать на нацистов. До гитлеровской разведки дошел слух, что герцог Монмут прилетит в Лиссабон по поручению международного Красного Креста. Разведка и раньше знала о его слабости к хорошеньким девушкам и о том, что до войны у него было несколько видных друзей в Голландии. План абвера состоял в следующем: Дикстра должна была завязать знакомство с герцогом, представившись ему дальней родственницей одного из его друзей. Антон и Билли действительно были схвачены незадолго до этого вблизи Лиона. Если бы Дикстра сказала герцогу, что она лишь сопровождала Антона и Билли во время побега из Голландии, и умолчала про французскую часть маршрута, то она не только завоевала бы симпатии герцога, но и имела бы готовую и прочную легенду к моменту допроса по прибытии в Англию. Абверовцы полагали, что в случае поручительства герцога ее опрос контрразведкой будет носить поверхностный характер.