Тайный дневник Исабель - [32]

— Оно очень вкусное, — кивнула я, изо всех сил стараясь, чтобы у меня не сыпались крошки изо рта.

— Magnifique![29] Я пойду возьму несколько штук для вас.

Пока он ходил за печеньем, я допила все до капли из своего бокала, чтобы помочь пережеванному мною печенью протиснуться сквозь мое горло.

— Я бывал в Испании. Очень красивая страна! Любезные люди, замечательные пейзажи, вкусная еда! И восхитительные женщины. Я ездил в Мадрид, видел много достопримечательностей. Там есть на что посмотреть — фонтан Сибелес, проспект Прадо, башня Хиральда…

— Да, но… башня Хиральда находится в Севилье.

— О-о, да! Севилья! Очень красивый город, очень! Но я там никогда не бывал.

Я, не удержавшись, рассмеялась. Борис же продолжал тараторить:

— Жаль, конечно, что я не бывал в тех местах. Однако у меня есть помощник, родом из Галисии. Он обучает меня испанскому. Толковый парень, но нудный и явно не красавец. Глаза не темные, кожа не смуглая, и вообще какой-то неказистый. Длинный и худой. А теперь расскажите мне что-нибудь вы. Мне нравится слышать прекрасный испанский язык. Пусть ваш красивый голос зазвучит в этом зале.

— Боюсь, что, если говорить начну я, мне, в конце концов, станет скучно.

— Да, но в противном случае скучно станет мне. Выпейте еще шампанского и расскажите мне, что испанка делает в Брунштрихе?

Я ему повиновалась. Ильянович показался мне забавным деспотом: он, наверное, всегда добивался от окружающих того, чего хотел. И у меня не было никаких сомнений по поводу того, что хотел услышать Борис из уст такой девушки, как я:

— Эта очень длинная, немного скучная и довольно банальная история, которая заканчивается приездом в Брунштрих бедной девушки из провинциального городишка, вынужденной в силу обстоятельств открывать для себя новый мир.

Ильянович улыбнулся и изобразил на своем лице отцовское сочувствие.

— Ну, и каким же вам кажется этот мир?

— Большим. Иногда я даже думаю, что он для меня уж слишком большой. А еще мне иногда кажется, что он безграничный.

— Знаете что? Незаурядной женщине для жизни необходимо не просто большое, а огромное пространство. Быть гражданином мира — это хорошо. Это дает нам возможность видеть за пределами той местности, где мы родились, и находить везде немножко нас самих. Вы — молодая, у вас есть целая жизнь для того, чтобы открывать для себя мир, чтобы делать его своим — без страха, без ограничений, без предрассудков… Алоис рассказывал мне о вашем интересе к другим культурам…

Когда он уже почти направил разговор в то русло, в которое я и сама хотела бы его направить, к нам подошел ты, вынудив моего собеседника умолкнуть на полуслове.

— Извините, что прерываю ваш разговор.

— А-а, voilà[30] — наш гостеприимный хозяин! Замечательный у вас получается праздник, юноша! (Только такой человек, как Ильянович, мог додуматься назвать великого герцога юношей» Я в тот момент подумала, что тебе это наверняка не понравилось.) Очень вкусное угощение. Но вот по вам мы тут не скучали.

— Мне это и так понятно. Я же, наоборот, по вам скучал.

— Это вполне логично: мы — две самые очаровательные особы на этом празднике.

— Безусловно, — согласился ты, улыбаясь одной из своих обворожительных улыбок. — Поэтому я и подошел сюда, чтобы пригласить одну из этих особ потанцевать.

— Поскольку вы, конечно же, не захотите танцевать со мной, я не возражаю против того, чтобы у меня забрали эту — столь прекрасную — барышню. — Идите с ним, цыганочка, однако не подпускайте его к себе слишком близко.

— Именно так я и поступлю.

Я улыбнулась Борису в знак благодарности за его совет, однако во время вальса абсолютно безропотно позволила тебе — искусному ловеласу — подступать ко мне все ближе, и ближе, и ближе…

Сначала мы станцевали с тобой один танец, затем еще один, и еще… И пока мы вот так то танцевали, то пили шампанское, то ели Spitzbuben, прошло больше половины ночи.

26 декабря

— Прошлой ночью я видел, как вы выходили из своей комнаты. Вы заставили меня встревожиться: я подумал, что вы себя плохо чувствуете.

Ричард заговорил со мной во время завтрака. В его тоне и в выражении лица чувствовалась искренняя озабоченность.

— Я очень благодарна вам, Ричард, за заботу обо мне, — сказала я. — Однако встревожились вы совершенно напрасно. По правде говоря, причина моих хождений по замку была весьма банальной…

И я начала рассказывать ему о своем небольшом приключении.

Когда я пришла в свою комнату, то почувствовала себя очень уставшей. Донесшийся издалека звон колоколов на башне ратуши сообщил мне, что уже три часа ночи. И хотя мои веки слипались и я могла думать только о кровати — которая, отражаясь в зеркале трельяжа, манила меня, обещая тепло и покой, — мне удалось заставить себя распустить прическу и смыть с лица макияж.

Я не спеша сняла с себя драгоценности и с осторожностью человека, который очень боится их потерять, принялась укладывать в шкатулку — по своим маленьким коробочкам. И вдруг я заметила, что коробочки, в которой я обычно хранила Хатхи — свой талисман в виде слона, — почему-то нет. Стараясь не делать скоропалительных выводов — но все же немного насторожившись, — я стала искать эту коробочку в других отделениях шкатулки: ведь вполне могло получиться так, что я положила ее по ошибке не на свое место. Так и не найдя ее, я попыталась восстановить в памяти события прошедшего дня. Я носила этот талисман утром, стало быть, вечером я вроде бы должна была его снять, чтобы надеть на себя другое украшение. Однако я не помнила, чтобы я его снимала. Заставляя себя восстанавливать в памяти один за другим все эпизоды прошедшего дня, я вспомнила, что теребила рукой этот талисман во время обеда, а затем… Нет, больше я о нем ничего не помнила. Я пришла к выводу, что у него, возможно, расстегнулся замочек, и он упал с моей шеи на пол, когда подавали десерт или когда я уже вставала из-за стола.