Тайный брак - [4]
Впрочем, со своими домашними (за исключением отца, перед которым он всегда выставлял себя почтительным и покорным сыном) Лев Алексеевич не стеснялся, и едва успела остановиться у крыльца его бричка, как уже его повелительный голос стал раздаваться по всему дому. Растерявшаяся и сбитая с толку бесчисленными приказаниями челядь забегала по коридорам и лестницам. В мезонине же, в комнате рядом с комнатой его сестры, таскали вещи молодого барина, сновали взад и вперед казачки и лакеи с принадлежностями блестящего мундира, в котором Лев Алексеевич должен был явиться во дворец. Суетясь и хлопоча, люди обменивались между собой отрывистыми фразами шепотком, с тревогой во взгляде и с боязливой осторожностью в движениях, старательно избегая попадаться на глаза молодому барину и обращаясь с приказаниями и донесениями к его камердинеру, молодому парню с наглыми глазами, которого в доме величали Александром Григорьевичем.
Лев Алексеевич вошел к матери свежий и надушенный, в щегольском халате, без всяких следов усталости от долгого пути. Видя его таким бодрым, трудно было поверить, что он целых две недели скакал с быстротою фельдъегеря, день и ночь, по тряским и ухабистым дорогам, останавливаясь лишь для того, чтобы перепрягать лошадей.
Почти тотчас же, наскоро ответив на излияния нежности, которыми встретила его Дарья Сергеевна, он заговорил о причине, вызвавшей его неожиданный приезд в Петербург.
— У вас тут новости? Пановы пошли в гору, светлейший часто у них бывает в доме, чтобы встретить нашу Людмилу? — спросил он, притворив предварительно все двери и заглянув за обитую штофом перегородку, за которой стояла двуспальная кровать его родителей.
— Ах, Левушка, как хорошо, что ты приехал! Я просто не знаю, что и делать. Как между двух огней. С одной стороны Лизанька, — ты знаешь, какая она отважная и вечно с прожектами, а с другой стороны папенька! — жалобно протянула Дымова, сухопарая желтолицая женщина с беспокойно бегающими глазами. — Чистое наказание! Папенька на меня гневается, вторую неделю я от него ласкового слова не слышу; таким он медведем смотрит, что хоть сквозь землю провалиться! — прибавила она плаксиво, поднося платок к сухим глазам.
— Так правда, значит, что Людмила серьезно приглянулась князю? До меня такие слухи дошли, будто уже в городе про это говорят.
— У нас, известное дело, разве оставят в покое? Как узнали, что папеньке дали аренду, так весь город у меня перебывал с расспросами. Гагарина со злости чуть не заболела. Князь за ее дворюродной сестрой волочился, да, говорят, скоро она ему надоела: мужу командировку приказал дать, брату — чин не в очередь, а самой-то — парюр из рубинов с бриллиантами.
— Для такой дуры и этого достаточно, — с раздражением прервал мать молодой человек. — А мы парюром не удовольствуемся. Много сватается женихов за сестру?
— Да только двое декларацию делали.
— Кто да кто?
— Рославлев…
— Ну про этого не стоит и говорить: весь в долгах и дурак. А другой кто?ъ
— Гревсен.
— Ему давно хочется быть воеводой, знаем мы это. И этого побоку. Совсем отказали?
— Обоих папенька благодарил за честь и сказал, что Людмила слишком молода, чтобы выходить замуж.
— Ну понятно, она не такую может сделать партию. А только долго прохлаждаться нечего: с Турцией дело расклеивается, а здесь Зубовым светлейший поперек горла стоит; того и гляди на юг наш покровитель укатит, тогда всему конец. Надо ковать железо, пока горячо. У папеньки никого нет на примете?
— Не думаю, Левушка. Со мной он про это не говорит, а Лизаньке объявил намедни в сердцах, что думает для прекращения толков Людмилу в деревню отослать.
— А Лизанька ему что на это ответила?
— Она совсем с ума сошла, с нею и говорить-то про это дело тошно; такую несет околесицу, уши вянут слушать. Вот увидишь ее, сама тебе скажет.
— Мне надо знать прежде, чем я ее увижу, маменька, — произнес молодой человек, останавливаясь перед матерью.
— Она уверена, что князь женится на Людмиле.
— Ну, это — вздор, Лизанька слишком уже далеко занеслась в своих фантазиях.
— Не правда ли? — с живостью подхватила Дымова. — Я тебе говорю, что вся эта история совсем вскружила ей голову. А муж ее тем временем не зевает…
— И если бы я не приехал, кончилось бы, пожалуй, тем, что всю выгоду из каприза князя к Людмиле извлекли бы одни Пановы, — угрюмо заметил Лев Алексеевич. — Папенька не сумел даже напомнить, что аренда обещана ему была пять лет тому назад и что он достоин большего.
— Что же делать, когда он просить не умеет? Уж так воспитали, — с горькой усмешкой заметила мать.
— Так не мешай другим дело делать. Я сестре жениха нашел, — прибавил Лев Алексеевич отрывисто. — Вы Плавутина помните?
— Про него-то я и забыла сказать тебе. В доме он у нас не бывает, а за Людмилой заметно волочится везде, где встречает ее. Но только я должна предупредить тебя, что Лизанька терпеть его не может.
— Еще бы! Чует, что он у всех ее претендентов отобьет невесту. Елизавета — баба не промах и, конечно, не для нас о судьбе сестры хлопочет. Ей довериться, так ни при чем останешься. Когда князь виделся в последний раз с Людмилой?
Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839 — 1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».
Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839 — 1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».
Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».
Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В третий том Собрания сочинений вошли романы «В поисках истины» и «Перед разгромом».
Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».
Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В третий том Собрания сочинений вошли романы «В поисках истины» и «Перед разгромом».
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Действие историко-приключенческих романов чешского писателя Владимира Неффа (1909—1983) происходит в XVI—XVII вв. в Чехии, Италии, Турции… Похождения главного героя Петра Куканя, которому дано все — ум, здоровье, красота, любовь женщин, — можно было бы назвать «удивительными приключениями хорошего человека».В романах В. Неффа, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с серьезным, как во всяком авантюрном романе, рассчитанном на широкого читателя.
Георг Борн – величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой человеческих самолюбий, несколько раз на протяжении каждого романа достигающей особого накала.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.