Тайные силы: Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время мировой войны и в настоящее время - [60]

Германская разведка успешно подражала методу разведки французской, состоявшему в побуждении дезертиров к возвращению и к шпионажу на фронте. Во Франции также имелась возможность того, что дезертиры по много раз циркулировали между фронтом и Германией и доставляли важнейшие сообщения. Нетрудно было их побудить также и к тому, чтобы они склоняли своих товарищей к дезертирству и к разведывательной службе. Эти, существовавшие уже в мирное время явления разложения вновь обнаружились, однако, лишь во вторую половину войны. То же самое наблюдалось и среди населения в тылу Франции. Но здесь занимались этим не столько низшие круги народа, сколько его высшие, зараженные интернационализмом, слои. В качестве примера того, с какой точностью могла, несмотря на тяжелый условия, работать германская разведка, я укажу на то, что каждое попадание наведенного на Париж гигантского орудия становилось точно известным через 24 часа, так что через посредство разведки была возможна как бы артиллерийская наводка.

При всех данных обстоятельствах германская тайная разведка в тылу неприятельской армии оставалась, однако, настолько ограниченной, что не могла полностью удовлетворить разведывательную потребность армейских штабов и верховного командования. Крупнейшим и важным источником для германской разведки на западном театре военных действий и единственным на самом фронте стали, поэтому, неприятельские военнопленные.

Главное значение приобретал этот источник благодаря возможности своего быстрого использования во время боев. Нелегко было найти необходимое для этой цели количество [175] пригодных переводчиков. Ничтожность вспомогательных сил принудила самым тщательным образом подготовить и эту отрасль разведки, дабы трения не увеличивали уже существующих затруднений. С тем, что придется допрашивать и цветных солдат, сначала вообще не считались. Впоследствии, однако, нашлись подходящие переводчики и для них.

Все военнопленные оказывались хорошо содержимыми и снаряженными, если принимать во внимание последствия только что происходившего боя. Если исключить только что перенесенные потрясающие впечатления, то и настроение их оказывалось в общем и целом хорошим и даже превосходным, особенно с тех пор, как стала материально заметной помощь американцев.

Здесь не место опровергать клеветнические оскорбления германских войск за их плохое обращение с пленными. Не говоря о том, что это противоречило уже самому духу германских войск, хорошее обращение с пленными, как с ценным и почти единственным на театре военных действий источником сведений, соответствовало и интересам немцев. При первой же возможности, во избежание личных оскорблений и озлобления, пленных уводили за условленную тридцатикилометровую полосу. Кроме того, они сохраняли свои деньги, ценные вещи и бумаги, содержавшие часто ценные сведения. Естественно, что совершенно избежать того, чтобы страдавшие от чрезвычайных лишений германские войска не присваивали себе в качестве военной добычи ценные части одежды, в особенности же превосходные кожаные куртки и пальто, взятых в плен летчиков, не удавалось. Равным образом и английские высокие резиновые сапоги, бывшие, впрочем, причиной длительных болезней ног, часто находили любителей в германских окопах раньше, чем того желали бы их владельцы.

Пленный имел право немедленно, самое позднее — в армейском лагере военнопленных, написать открытое письмо своим близким. Об отсылке его заботились вполне Добросовестно. И как раз это разрешение развязывало языки даже самым скрытным. Содержание на германской стороне, по [176] понятным причинам, существенно отличалось от того, к которому пленные привыкли до тех пор. Часто случалось также, что при неожиданно значительном поступлении пленных, на месте не оказывалось своевременно достаточного количества продовольствия, не хватало одежды, белья и обуви. Вследствие этого, уменьшалась возможность расположить пленных в нашу пользу хорошим обращением: противник имел эту возможность, но, насколько удалось установить, не использовал ее. Там действовали противоположным образом: пленный, не желавший рассказывать, приводился к повиновению плохим обращением и питанием.

Неприятель, знавший по опыту своего собственного использования показаний пленных, каким ценным источником разведки они являются, прилагал все возможные мыслимые старания инструктировать своих солдат на случай плена. Захваченные приказы знакомили нас с этим и давали возможность обращаться с пленными так, чтобы полученные ими инструкции потеряли свое влияние.

Средство, преимущественно применявшееся неприятелем до самого конца войны и заключавшееся во внушении войскам страха перед варварами и перед пленом, оказывало часто противоположное действие. Как раз пленные, находившиеся еще под потрясающим впечатлением боя, встретившие затем человеческое обращение и утоление своего голода и жажды, высказывались даже охотнее, чем перебежчики. С последними обращались, понятно, с большой осторожностью, так как нельзя было не подозревать, что они явились для шпионажа, попытаются завоевать благосклонность ложными сообщениями и сбежать вновь при первой возможности.