Тайные силы: Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время мировой войны и в настоящее время - [61]

Летчиков обеих сторон связывал между собой технический интерес и известный спортсменский дух. К этому присоединялось то обстоятельство, что многие из них были еще весьма молоды и что английские и французские летчики часто набирались из малоценного материала. До самого конца войны неприятельские летчики не перестали уважать немецких. В товарищеской беседе они откровенно рассказывали обо всем, и [177] полученные от них сведения были тем ценнее, что именно летчики часто бывали знакомы со стратегическими обстоятельствами и, тем самым, с важнейшими вопросами.

Намеренно ложные и обманные показания давали, собственно говоря, только офицеры и унтер-офицеры, так как они понимали всю их военную ценность. Английский же офицер не делал и этого. Он был образцово молчалив, и его превосходили в этом разве лишь старослужащие английские же унтер-офицеры и солдаты.

Влияние ранения или нервного потрясения бывало различно. После перенесенного тяжелого потрясения, лучше тренированные английские военнопленные обнаруживали, естественно, большую сопротивляемость, нежели французские и бельгийские. В то время, как последние обнаруживали после подобных переживании нервную болтливость, связанную с возбужденной фантазией, у англичан эти же обстоятельства вызывали тихую замкнутость, доходившую часто до полной молчаливости.

Легко раненые, убеждавшиеся уже на перевязочном пункте, что с варварством немцев дело обстоит не так уже плохо, показывали часто из благодарности лучше всего. Точно также обстояло дело и с тяжело ранеными, поскольку их приходилось оставлять в передовых линиях, вследствие невозможности их транспортировать, или вследствие того, что огонь их собственной артиллерии мешал их отправке в тыл. Их показания шли тогда на пользу только войсковой части, но не командованию.

Отравленные газами были, по большей части, весьма словоохотливыми, равно, как лихорадящие, употреблявшие, по-видимому, свои последние силы на то, чтобы весьма подробно описывать свои последние впечатления.

Некоторые пленные давали прямо-таки классические показания. Так, например, один захваченный незадолго до битвы на Сомме француз, выдал весь план наступления, вплоть до его деталей, с такой точностью, что ему не поверили. Точно также и один английский сержант дал весной 1918 года столь обширные и невероятные — для его кругозора — показания, что они были [178] оставлены под сомнением и лишь позднее оказались правильными. Случилось это и с одним из первых пленников из танков. Он вышел невредимым из взорвавшейся машины, долго еще дрожал от этой адской езды и рассказал в этом состоянии самым детальным образом обо всей своей деятельности на одной фабрике танков, о деталях конструкции их и о размерах производства этих новых боевых средств. И здесь донесение разведки было встречено подозрительно, пока дальнейшие данные не подтвердили его. Показания были настолько подробными, что по ним оказалось возможным сконструировать модель танка.

Кроме чисто военных вопросов, пленные давали хорошую и верную картину настроения противника.

По вопросу о своих политических взглядах они заявляли, по большей части, что придерживаются взглядов, провозглашаемых национальными партиями их отечества. Очень редко встречались признававшие себя социалистами и державшиеся соответствующим образом.

Первые французские пленные находились всецело под впечатлением натравливающей пропаганды, которая велась во французской армии против немцев. Они дрожали от страха, что немцы будут их пытать и убивать и внушали презрение. Будучи успокоены на этот счет, они проявляли, по большей части, радость по поводу своего выхода из боя. Настроение их по вопросу об исходе войны было сплошь уверенным. По ним можно было заметить, что другое настроение во французской армии не допускалось. Если единичные из них оказывались слабыми, то они все же стеснялись признаться в этом перед другими. Дисциплина значительно отставала от английской. Отсутствовало уважение к офицерам и унтер-офицерам, которые, со своей стороны, не отличались начальническим видом английских чинов. Во время бунтов во французской армии пленные были в ворчливом настроении. Французские колониальные войска, в которых белые французы были перемешаны с черными, были безукоризненной войсковой частью, равно как негры и мадагаскарцы, возведенные французским правительством в [179] французское гражданство. Они были жестоки и презирали жизнь, в качестве пленных они были неподатливыми и с трудом поддавались работе переводчика. Среди мадагаскарцев находились высокоинтеллигентные люди, оказывавшиеся при хорошем обращении добродушными и легко дававшие показания. Показательно было, что они неоднократно жаловались на господствующую у французов грязь. Аннамиты и другие цветные народы использовались, главным образом, лишь в качестве рабочих частей в прифронтовой полосе. Они попадали, поэтому, в плен лишь во время прорывов, доходивших до этой полосы, или одиночками, когда находились слишком далеко. Магометане были сплошь настроены дружественно к немцам и заявляли, что сражаются против немцев лишь по принуждению.