Тайные сады Могадора - [26]
От красоты и загадочности этого растительного буйства у меня перехватило дыхание. С той самой минуты не проходило и дня без того, чтобы я не заглянул в лавку Жозефа. Всякий раз умолял его вновь показать мне чудесную ткань: не мог до конца насладиться, насытиться чудесным видом сотканного сада, райских кущ, рожденных переплетением нитей, горячих, как сердца питающих их подземных божеств.
Хочу проникнуть в твое сердце такими же нитями. Войти в тебя, в твое чрево цветком. И вернуться обратно вместе с тобой, остаться с тобой, быть с тобой до самой смерти, унося с собой ироничную усмешку, которой одаривает нас жизнь. Желаю, чтобы облачились мы в сады магии, почувствовали, как загорается и растет вокруг нас волшебный светящийся круг, способный остановить любую бурю или освободить нас от гнета, раскрепостить нас в глубине души. Хочу идти, продвигаться внутри тебя от видимого к невидимому, от того, что безмерно люблю, к тому, что еще не познал, от одного восторженного изумления к другому. Желаю быть волшебным ритуальным садом этого нитяного татуажа, который цветет в тебе. Взращивать сей дивный татуаж, а после потеряться в нем, пожинать урожай ароматов и могущества. Хочу быть жрецом, до слепоты влюбленным в растительную религию, которую каждой лунной ночью ты во мне устанавливаешь.
6. Андалусская пальмовая роща, леденящая ужасом кровь
От старинных Больших Восточных ворот начинается королевская дорога из Могадора в Марракеш, город пальмовых рощ. Дорога скользит между двумя частями, крыльями старинного мусульманского кладбища. Скользит, словно посылает последнее «прости» нашедшим вечный покой. Бежит параллельно акведуку. Пробегают вместе, бок о бок, еще пару сотен метров, прежде чем опять разойтись в разные стороны, каждый своим путем.
Внутри самого акведука прячется совсем крохотная пальмовая роща, непохожая на все прочие. Она укрылась от посторонних взглядов, ее не видит ни путник, идущий в город, ни покидающий его. Роща невысока. Ее рост до миллиметра точно рассчитал андалусский зодчий. Скрупулезно высчитал расстояние между деревьями, изгиб, курва-туру, пальмового листа и его длину по прошествии веков. Эта роща — андалусский храм Могадора, сотворенный только лишь стволами деревьев и папоротниками, обвивающими их.
Когда-то в Могадоре нашли пристанище и обосновались немало андалусийцев, изгнанных из Испании. Возвели новые куртины и эскарпы на несколько веков раньше восемнадцатого, отстроили городские стены, дожившие до наших дней. Среди первых легендарных строителей был и потомок Ибн Хазма де Кордова, он построил дворец и посадил эту пальмовую рощу — удивительную, но не единственную в своем роде. Младший брат зодчего отправился в Новый Свет и там, в Америке, устроил собственную рощу в самом сердце тропической сельвы. Он дал ей имя Малая Пальмовая роща. И еще сегодня можно восхищаться ее остатками и руинами недалеко от полуострова Де-Оса в Коста-Рике. Они напоминают величественное творение старшего брата в Могадоре. Забавно: там, в Америке, когда-то мне рассказали эту чудесную историю, но я всегда считал ее лишь красивой легендой. И вот теперь мне посчастливилось увидеть собственными глазами, как за этим творением следят его хозяева.
В самом сердце пальмовой рощи возможно отыскать священный уголок, полный света и тени. Со стороны видна густая тенистая мгла, словно устроена над этим уголком надежная, крепкая крыша. Пальмовые ветви создают ощущение, будто высоко над головой колышутся зеленые жалюзи: небеса за ними не видны и внутри все скрыто. Влажная тень дарует папоротникам спасение от жажды, которой они никогда не испытывали. Змеи устраивают гнезда в сердцевине пальмовых деревьев, а в каждое полнолуние их покидают и направляются все вместе навстречу собственной судьбе.
Что удивляет в пальмовой роще более всего, так это ветви — скрещиваясь вверху, образуют арку, по своему виду абсолютно похожую на мусульманскую: две линии на разной высоте. Первое, что приходит на память: Главная Кордовская мечеть.
Говорят, этот андалусский зодчий, места себе не находивший от тоски, решил сотворить подобие кордовской мечети, чьи колонны сродни пальмам, и высадил пальмы, которые стали живыми колоннами и арками.
Главная мечеть и ее начальные арки — тоже отражение тоски и печали. Об этом говорит один гранадец — удивительный и удивленный автор труда «Кордова времен Омейядов». Абд аль-Рахман, измученный тоской на чужбине, приказал доставить из родной Сирии пальмы и гранаты, которых не росло в Андалусии. По его приказу деревья посадили на берегу Гвадалквивира во дворце, похожем на дворец его детства. Много столетий спустя в Могадоре пальмы вновь отправляются в путешествие под знаком желания. Восстанавливают не только и не столько пейзаж, но в целом архитектурный облик, природу, природное естество камня. И в то же самое время это парадоксально органичная конструкция, естественное действие, словно сны, словно вожделение.
Когда оказываешься в андалусской пальмовой роще Могадора, становится понятным, что тоска старинного зодчего была не по утраченной мечети, а по впечатлению, заставляющему содрогаться душу и тело, а подчас наполняющему их тихим спокойствием. Впечатление это — чувство значимости и величия, возможности уйти далеко-далеко от одинаковости, возможности дотянуться до невероятного и совершенного и до конца не видимого глазами, не ощутимого рукой.
«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.
Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.
Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.
Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.
Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».