Тайны Змеиной горы - [66]

Иван обосновался неподалеку от Незаметного.

В глубь каменистого обрыва уходила извилистая узкая расселина — такая, что только человеку протиснуться. Кончилась она вместительной пустотой. Вход закрывали сплетения колючих кустарников. Лучшего жилья не сыщешь. Для тепла и неприметности Соленый изнутри закрывал вход тонким плитняком.

Раз в месяц приезжал Федор с провиантом. Соленый радовался случаю отвести душу в разговорах.

— Эх, и наскучило же отшельничать. С одним собой до обалдения наговоришься, а не то — для души утехи нет. Слова что на уме, то и на языке одни, ради того и бормочешь, чтобы не забыть их… По первой вешней воде подамся в отдаленные места. Дружков найду. Год-другой поживу, дальше видно будет.

Федор с тревогой поглядывал на тестя. Крепко сдал Соленый за последние два года. Ссутулился. По-старчески заострились лицо и плечи. Из-под индевеющих от седины бровей смутно поблескивали слюдяные кусочки, а не прежние живые и беспокойные глаза. Походка у Соленого неуверенная, шаткая.

— Уйду, обязательно уйду, — мечтательно растянул слова Соленый и тотчас уверенным голосом добавил: — Не удастся родных повидать, жаль. Пусть знают, что вольным Иван Соленый помер.

Прошла зима, на редкость безветренная и мягкая, с ровным и плотным снежным покровом на земле. Радостный клекот журавлиных косяков будоражил душу Соленого, призывом звучал для него. Нелегко уходить, а надо…

Перед пасхой Федор привез нерадостную весть: скончалась жена Соленого. Закручинился мужик. Обид жене никогда не чинил, а душа неспокойна оттого, что не услышал слов прощения, сам не похоронил жену по христианскому обычаю. Душу съедала тоска, и Соленый становился настойчивее в своем намерении.

— Уйду отсюда! Ноги откажут — на четвереньках уползу. Пусть в дороге помру, но своей смертью.

Другая весть — отрадная. Дней за двадцать до несчастья вышла замуж младшая дочь Ксения за колыванского гранильщика Опарышева, парня умного, степенного и работящего. Но и от этого не утихла боль в душе Соленого…

Иван шел заброшенными, еле приметными тропинками, сторонился людных мест, заходил лишь в глухие заимки, охотничьи избушки, чтобы расспросить про дорогу или укрыться на ночлег.

Весенний день что год, а Соленый редко и десять верст проходил. Надолго останавливался в укромных местах. И не столько от усталости. Взор приковывали, веселые картинки. Весеннее обновление рождало трепетно-грустное настроение. Невольно думалось: «Дивно все устроено на свете. Одно рождается, другое стареет, умирает. А вот прежде того не замечал. М-да… сам постарел…» По ночам кости грызла ломота, свинцовой волной по телу растекалась усталость.

Однажды, разбитый и уставший, Соленый расположился на ночлег вблизи дороги под открытым небом. Проснулся от людского говора. Открыл глаза и удивился, что так громко в темноте разговаривают люди. Говор зазвучал отчетливее. «Надо отойти подальше», — подумал Соленый и резко поднялся на ноги. Что-то теплое ласково скользнуло по лицу. Соленый от недоумения застыл на месте. Перед глазами прыгал серый с неровными краями круг.

В смутном предчувствии чего-то страшного Соленый дико закричал:

— Э-эй, люди, сюда, ко мне!

Послышался короткий треск кустов и удивленные голоса:

— Никак человек стоит? Чего на месте топчешься, как привязанный?

Соленый понял, что серый круг в глазах, от которого исходило тепло, — солнце.

…Казачий разъезд доставил Соленого на Змеиногорский рудник. «Теперь все равно, где быть. Ослепшего, поди, начальство помилует, а нет — по жизни слез мало…»

Через несколько дней казаки привезли на рудник и Ваську Коромыслова. Его поймали далеко от рудника, на приобском займище возле деревни Шелаболихи.

Начальство вынесло определение: тайно и с большим пристрастием допросить Ваську. Была у начальства прочная надежда через него выведать тайну побега секретных колодников. Не остался без внимания и Соленый. Его по старости лет было велено не употреблять больше в горные работы и отхлестать плетьми нещадно при полном собрании рудничных работных.

Наказывали Соленого перед утренней раскомандировкой. После половинного числа положенных ударов Иван рванулся что было силы, выскользнул из рук державших его солдат и покатился с дощатых помостков. Вслед за ним пролег густой кровавый крап на мелком щебне. Солдаты сграбастали непокорного и… медленно разжали свои пальцы. Соленый умер без единого вскрика и стона.

* * *

После первого допроса Васька Коромыслов угодил в рудничный госпиталь. При виде изуродованного тела Гешке сказал:

— Трудно поправляйтся челофек.

Ваську поместили в особую каморку-одиночку, когда-то служившую кухней. В каморке единственное окно, рядом с ним дверь. Здесь денно и нощно торчали часовые.

Не один час Гешке безустально суетился, пока вернул сознание Коромыслову. И странно, во взгляде, в голосе опамятовавшегося человека улавливалось что-то знакомое. Васька, как открыл глаза, тепло улыбнулся, как бы поблагодарил за старания.

Дома Гешке радостно и шумно выпалил Насте:

— Челофек в госпиталь — тот, што у нас быль, болель! Зофут Фасилий Коромыслоф…