Тайны острова Буяна - [20]

Кажется, брат Бертран наконец сообразил, что угодил в ловушку, из которой нет выхода. Схваченные им люди вполне могли спрятать сокровища или передать их кому-то другому. Но в этом случае подозрение все равно падет на монаха, который как-то уж слишком поспешно отправил подозрительных беглецов на костер. С другой стороны, если брат Бертран доставит еретиков прямо к монсеньору Доминго, кто помешает им указать на монаха как на человека, которому они отдали все, чем владели. А благородный негодяй сир де Руж конечно же подтвердит, что брат Бертран проявил неуместное рвение там, где следовало действовать с оглядкой.

— И что же, по-вашему, я должен делать?

— Только из расположения к вам, месье Бертран, я готов взять грех на душу и рискнуть если не жизнью, то здоровьем. Но и вы, надо полагать, понимаете, что долг платежом красен.

Брат Бертран мгновенно сообразил, что с него требуют взятку, а потому из белого опять стал бурым. Теперь он мучительно соображал, какую сумму затребует с него за молчание этот отмороженный сукин сын в рыцарских шпорах. По всему выходило, что сумма будет немалой. В конце концов, не того полета птица сир де Руж, чтобы удовлетвориться малым.

— Я заберу у вас этих двоих и передам в руки монсеньору Доминго, не упоминая вашего имени.

— Да, но мои люди… Они могут проболтаться.

— А что, ваши люди торопятся на дыбу? Намекните им, что в некоторых обстоятельствах длинный язык до добра не доводит.

— Пожалуй. Но ведь и эти двое еретиков могут сказать лишнее.

— Они не скажут о вас ни единого слова, брат Бертран. Тем более монсеньору Доминго.

— Почему?

— Потому что мертвые не разговаривают. В крайнем случае, если вас спросят, вы скажете, что передали подозрительных лиц в руки Вадимира де Ружа. И ваши люди это подтвердят. Кроме того, в вашем распоряжении все жители этого славного города.

— А если монсеньор Доминго спросит вас, сир де Руж, куда вы дели еретиков?

— Я скажу, что убил их при попытке к бегству. И предъявлю трупы. В конце концов, что взять с тупого вояки. Надо полагать, монсеньор Доминго понимает разницу между просвещенным монахом и мало сведущим в большой политике деревенщиной.

— Тем не менее вы рискуете, сир де Руж, навлечь на себя большие неприятности.

— Так ведь рискую не даром, брат Бертран. Короче, вы собираетесь платить, любезнейший?

Монах долго копался в складках своей рясы. Я его не торопил, поскольку очень хорошо понимал чувства человека, которому приходится вот так за здорово живешь расставаться со своими кровными.

— Пятьдесят золотых хватит?

— Давайте не будем торговаться, господин Бертран, — сказал я, забирая у монаха вместительный кожаный мешочек, — я все-таки благородный рыцарь, а не трактирщик.

Брат Бертран совершенно не к месту помянул черта. Я сделал вид, что не расслышал его богохульства, и направился к еретикам. Толпа озабоченно загудела. Похоже, горожане сообразили, что их лишают интересного и поучительного зрелища. Правда, протестов с их стороны не последовало. Видимо, эти люди отлично понимали, что и сами не застрахованы от чрезмерного внимания расходившихся крестоносцев. Зато подручные ретивого монаха выразили свое неудовольствие. Однако окрик начальника подействовал на них отрезвляюще, и еретики были переданы благородному рыцарю де Ружу почти без споров.

— Идите вперед и не оборачивайтесь, — шепнул я артистам, садясь в седло своего гнедого коня.

Ключевский и Зимина подчинились. Между прочим, своим внешним видом они ничем не отличались от окружающих людей. Похоже, успели переодеться и адаптироваться в декорациях нового спектакля, поставленного на этот раз не столичным режиссером, а злодейкой судьбой.

— Как вы здесь оказались, Чарнота? — резко обернулся ко мне Ключевский, когда мы наконец покинули запруженную толпой площадь.

— Вопросы потом, — усмехнулся я, — а пока нам следует подкрепиться перед дальней дорогой.

У дверей трактира стоял конь липового барона де Френа. А сам барон сидел за столом перед дымящимся блюдом с мясом и удивленно таращил на нас глаза. Очень может быть, Крафт был искренен в своем удивлении, но у меня были все основания выразить ему свое презрение. Как ни крути, а он нарушил наш договор, свидетельством чему были эти двое, находящиеся совсем не там, где они должны были бы быть.

— Предложите даме стул, Вацлав Карлович.

Крафт мои слова проигнорировал, и не по причине растерянности или плохого воспитания, а просто потому, что в трактире стульев не держали. Здесь были только грубо сколоченные лавки и такие же непритязательные столы. Одно слово — Средневековье. Впрочем, Анастасия Зимина оказалась женщиной покладистой и без споров присела на лавку, потеснив в дальний угол Крафта. Мы с Ключевским расположились напротив.

— Еще мяса, — сказал я трактирщику, который возник перед нами словно из-под земли.

— Клянусь, Чарнота, это какое-то недоразумение.

— Будем надеяться, Вацлав Карлович.

— Я приказал гаргульям их отпустить.

— Видимо, они перепутали двери, — примирительно заметил Ключевский, вгрызаясь в баранину. — Здесь, между прочим, очень приличное вино.

— Так вы были в этом трактире?

— Конечно, — кивнул Ключевский. — Настя отдала хозяину свои золотые сережки. Мы поели и переоделись, чтобы не слишком выделяться в толпе. Но нас все равно арестовали и доставили в ратушу. А там сидел этот жирный монах.