Тайны Кремля - [247]
Что же скрывалось за столь странным для повседневной партийной риторики силлогизмом Маленкова?
Посылка в нем ни у кого не могла вызвать ни малейшего возражения. В любой стране с любой системой правления при подобных чрезвычайных обстоятельствах прежде всего необходимо сохранить непрерывность функционирования системы управления. Естественное право преемственности власти должно вступать в силу автоматически, по старому и непреложному правилу: «король умер, да здравствует король!». И чем быстрее проходит такая смена, тем спокойнее, а следовательно, и лучше для страны, народа. Гораздо сложнее для понимания стал вывод, точнее — требование «величайшей сплоченности» отнюдь не партии в целом, не народа и партии, что было бы привычным, не нуждавшимся в объяснении, а именно «руководства». Участникам заседания такой призыв следовало воспринимать не иначе, как констатацию того, что власть предержащие еще не достигли столь обязательной «сплоченности». Строгого соблюдения иерархического порядка подчиненности, общего признания высших, рассматриваемых каждым из них в то же время личными, одних и тех же интересов.
В еще большей степени должна была насторожить зал и вторая часть этого требования — «недопущение какого-либо разброда или паники». Заставляла гадать, о каком конкретно «разброде» в руководстве идет речь, в чем он заключается и к чему может привести. Да еще и припоминать, что слово «паника», как видно не случайно уже присутствовавшее в правительственном сообщении, прежде появлялось в партийно-государственных заявлениях только раз. В памятной всем речи, произнесенной Сталиным 3 июля 1941 года. Слово, отразившее, как мы теперь знаем, в первые дни войны растерянность самого вождя. Вынужденное его смирение с тем, что верные соратники, ближайшее окружение — все те же Молотов, Берия и Маленков — по своей инициативе образовали Государственный комитет обороны, и взявший на себя всю полноту власти, всю ответственность за судьбы страны. Заменивший и ПБ, и СМ СССР.
Но сразу же аудитории, которой не дали времени осознать сказанное Маленковым, понять смысл происходившего, зачитали и предложили одобрить проект постановления, который являлся результатом с таким трудом достигнутой узким руководством договоренности. Поддержать и реорганизацию, которая на деле оказывалась простым переименованием, и кадровые перестановки, не содержавшие ни одной новой фамилии. Не вызвало ни у кого ни возражения, ни даже удивления даже то, что о партии шла речь не в начале, а в конце, в последних пяти из 17 пунктов проекта. И такое, подчеркнуто второе место КПСС во властных структурах, собравшиеся приняли спокойно. Сказался профессиональный, ставший второй натурой, конформизм, только и позволявший удерживаться на должностях и подниматься, ступень за ступенью, по бюрократической табели о рангах, именовавшейся номенклатурой.
Глава двадцать восьмая
Заседание успели провести как нельзя вовремя. Всего через час с небольшим после его окончания из «Волынского» пришло сообщение: Сталин скончался. Но именно эта, ожидавшаяся весть заставила скорректировать все последующие действия. Не информировать пока население о принятых решениях, а вместо этого срочно подготовить «Обращение ЦК, Совета Министров и президиума Верховного Совета СССР ко всем членам партии, ко всем трудящимся Советского Союза», использовав его в двоякой цели. Разумеется, чтобы сообщить о смерти вождя со всем традиционным для таких случаев перечислением заслуг покойного, что, однако, заняло лишь первую треть текста. Большая же часть обращения стала первым программным заявлением нового узкого руководства.
Исходило оно из того, давно ставшего обязательным, постулата, согласно которому советский народ «питает безраздельное доверие» к партии, «проникнут горячей любовью» к ней и «неуклонно следует политике, вырабатываемой» ею. Далее же, четко, по пунктам, формулировались те положения, которые следовало рассматривать как принципиальные основы курса правительства.
Подчеркнуто главным, ибо было поставлено на первое место, объявлялось «дальнейшее улучшение материального благосостояния всех слоев населения… максимальное удовлетворение постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества». Затем отмечалась необходимость заботы об обороноспособности страны, констатировалось, что «партия всемерно укрепляет советскую армию, военно-морской флот и органы разведки». Потом шла речь о внешней политике, которая должна была оставаться политикой «сохранения и упрочения мира, борьбы против подготовки и развязывания новой войны… сотрудничества и развития деловых связей со всеми странами». Завершилась же программная часть обращения подтверждением верности пролетарскому интернационализму, выражающемуся в братской дружбе с народами КНР, стран народной демократии, в дружеских связях с трудящимися капиталистических и колониальных стран[782].
На первый взгляд, программа могла показаться дежурным набором обычных, много раз повторявшихся пропагандистских стереотипов. И все же в ней прослеживалось новое, необычное. Отсутствовало упоминание о необходимости развивать тяжелую индустрию — основу основ советской экономики, с чего обычно и начинались все подобные по содержанию документы. Впервые во главу угла выдвигалось не движение к цели, а сама цель — подъем материального благосостояния, хотя и не уточнялось: как, в какие сроки и за счет чего он будет достигнут, в каком соотношении с существовавшим уровнем жизни. Наконец, хотя и отмечалась готовность дать «сокрушительный отпор любому агрессору», не упоминался извечный враг — империализм, ничего не было сказано ни о США, ни о Великобритании, ни о блоке НАТО.
