Тайны красного моря. Морские приключения - [34]

Понемногу моей душой вновь овладевает величие моря, и мрачные мысли куда-то улетучиваются, они кажутся мне теперь воспоминанием о каком-то дурном сне.

На другой день мы входим в залив Джемеле на веслах, чтобы преодолеть несколько миль, отделяющих нас от якорной стоянки — зеркальную поверхность воды не омрачает там даже легкое дуновение. Это свойственно всему архипелагу, где ветер поднимается лишь после десяти часов утра; данное обстоятельство благоприятствует ловле жемчуга, так как вода сохраняет свою прозрачность.

На берегу видны около двадцати хижин. С десяток фелюг спят под лучами солнца на поверхности прозрачной воды, мы присоединяемся к ним. Из хижины, над которой полощется итальянский флаг, выходит туземец в красной феске, кажется, он ждет, когда мы сойдем на берег. Это представитель властей, проверяющий патенты причаливающих к острову лодок.

Первый его вопрос: видели ли мы заруку, плывущую в Массауа? Дело в том, что здесь ждут приезда санитара, срочно отправившегося за лекарствами для Саида Али, самочувствие которого резко ухудшилось. И тут я вспоминаю о привезенном мною флаконе. Солдат в итальянской форме (абиссинец из Тигриньи) любезно предоставляет в мое распоряжение осла, на котором я доберусь до Саида Али, живущего в Джюмеле, а не Джемеле — я спутал названия. Таким образом, предстоит пересечь весь остров.

Как и соседние острова, он совершенно плоский, поросший голубоватыми кустами и рощицами кокосовых пальм, устремивших к небу свои разветвленные стволы. Жара стоит невыносимая.

После двух часов езды с вершины небольшого очень вытянутого холма нашему взору открывается залив Джюмеле, совершенно синий, вставленный в оправу из золотистых берегов, как драгоценный камень. Вдали раскинулись просторы моря, и голубая полоска горизонта отделяет нас от всего остального мира.

Пальмовая роща образует большое темное пятно, из этого оазиса всплывают плоские крыши белых строений. Мой проводник говорит, что это жилище Саида Али.

Сложенные из камней ограды окружают крошечные сады, где в тени финиковых пальм зеленеет сорго, выращиваемое, несомненно, в качестве корма для молочного скота.

Шанкалийские рабы, уроженцы центра Африки, поливают эти сады, доставая воду из колодца с помощью кожаных ведер, вытаскиваемых верблюдом, который ходит вверх и вниз по склону.

Я бросаю взгляд на античный колодец с почерневшими и поросшими мхом камнями. Он очень глубокий, вода в нем находится гораздо ниже уровня моря.

Это своего рода артезианский колодец в том смысле, что слой воды берет начало на континенте и, следовательно, проходит под морем. Аналогичные скважины, прорытые в древности на многих островах, сохранились до сих пор.

Один из рабов подходит к нам, осведомляется, что нам нужно, и проводит нас в дом, сложенный из камней, где пол быстро застилают циновками. Скоро в сопровождении совсем голых мальчишек и других любопытных (все они, очевидно, слуги) появляется обрюзглый толстый старик с пергаментной кожей, возраст которого трудно определить.

Бесспорно, старик — евнух, то есть это человек, пользующийся полным доверием хозяина и ведущий все его дела.

Он тоже спрашивает, не попадалась ли нам фелюга, плывущая в Массауа.

— Нет, но хаким[30] дал мне лекарство для твоего господина.

При этих словах морщинистое лицо старого раба проясняется; схватив пузырек, он уже собирается удалиться, но я его останавливаю.

— Скажи своему хозяину, — говорю я, — что я хаким и что я постараюсь облегчить его страдания.

Не проходит и четверти часа, как раб возвращается в сопровождении двух арабов с выкрашенными в красный цвет бородами. Мы обмениваемся приветствиями, и после этого они объясняют мне, от чего страдает Саид Али. Понять что-либо непросто. Я говорю, что должен посмотреть на больного, чтобы определить, в каком он нуждается лекарстве; один из арабов уходит за инструкциями к своему господину. Тем временем другой объясняет, что санитар трижды в день колет его иглой. После уколов Саид оживает, и его мучения прекращаются.

Морфий! Это первое, что приходит мне на ум.

Покинувший комнату араб появляется вновь и, с трудом переводя дух, знаком предлагает последовать за ним.

В темных коридорах нам встречаются женщины, которые жмутся к стенам, когда мы проходим мимо, прикрывая свою обнаженную грудь. Это рабыни. Я останавливаюсь перед пологом, мой сопровождающий юркает под него, а потом почти сразу же возникает опять и, посторонившись, пропускает меня.

Я в просторной квадратной комнате, где витает запах потухшего фимиама. Через окошки с цветными стеклами сюда проникает какой-то причудливый свет: в алькове, на некоем подобии очень высокого дивана, на многочисленных подушках в полутьме возлежит человек. Низкорослый суданец отгоняет от него мух, и я слышу протяжный стон. Человек с трудом поворачивает ко мне свое изможденное лицо, и белая, почти прозрачная рука предлагает мне сесть.

Ко мне пододвигают что-то вроде пуфика, обитого шкурой леопарда.

— Я приехал к тебе от шейха Иссы, — говорю я, — и если ты нуждаешься в моей помощи, я к твоим услугам.

— Так ты знаешь шейха Иссу? Тебя, верно, послал сам Бог, ибо я чувствую, что дни мои сочтены. Этот проклятый абиссинец, который дает мне лекарство и от которого зависит моя жизнь, вчера разбил бутылку; он отправился в Массауа на заруке с десятью гребцами, но еще не вернулся. Говорят, ты принес другую бутылку, но умеешь ли ты обращаться с этим лекарством?