Тайны красного моря. Морские приключения - [33]

— Говорят, что трое его сыновей отлучены от дома с тех пор, как умерла их мать, и знаешь почему?

— Наверное, ты не отказался бы приобрести у них папины жемчужины, когда они перейдут к ним в наследство, — говорит Занни с добродушной усмешкой. — Пока же отец, с тех пор как он заболел, озабочен только одним: он боится, как бы его сыновья, весьма расточительные, как и все отпрыски скряг, не возжелали бы его скорейшей кончины, чтобы как можно быстрее промотать его состояние, которым он дорожит больше, чем жизнью. Это мания, и надо ему ее простить, ибо сам он человек не жадный.

— А чем занимаются его сыновья, где они?

— Они здесь. Вероятно, скоро ты увидишь одного из них, он приходит сюда каждый день после полудня. Отец платит им скромную ренту, но ее хватает ненадолго, они не вылезают из долгов.

— Естественно, ведь к их услугам ростовщики, дающие им деньги под гарантию наследства; но если отец все распродаст?

— О! Никогда!

Это сказано таким тоном, словно у Занни есть веские причины для подобной уверенности. Он ловит на себе мой взгляд, и, возможно, этот странный тип также замечает у меня в глазах отсвет моих тайных помыслов, потому что продолжает:

— В общем-то я ничего не знаю, но с какой стати ему продавать свои сокровища, ведь он ни в чем не нуждается: более пятидесяти судов ловят для него рыбу. В Аравии свыше тысячи рабов обрабатывают его земли. Единственная его радость — это созерцание несравненных по красоте жемчужин, которые он собирал более сорока лет.

* * *

Рослый молодой человек с ярко выраженной арабской внешностью, одетый в роскошную шелковую рубаху в желтую полоску, проходит мимо, прикрываясь зонтом, в сопровождении нескольких туземцев. Извинившись, Занни покидает нас и присоединяется к этому прогуливающемуся франту.

— Это Абдаллах Саид, один из сыновей, о которых мы говорили. Этот малый, Занни, всегда при них.

Я все еще нахожусь под сильным впечатлением, произведенным этим скромным человечком; теперь он наводит на меня едва ли не ужас, ибо те двадцать миллионов жемчужин, что дремлют на Дахлаке, способны разжечь кое у кого зависть, и я предчувствую, что сей невзрачный нуждающийся часовщик совершает кропотливую работу термита, которую прервет однажды какая-нибудь пока еще неведомая драма.

* * *

Я решаю уехать на другой день, мне душно здесь, во-первых, потому, что стоит жара, а, во-вторых, по той причине, что, общаясь с этими так называемыми цивилизованными людьми, я обнаруживаю сплошные интриги, зависть и сомнительные махинации… Скорее в открытое море!

Меня, однако, задерживает оформление медицинских документов. Доктор — несносный господин. Я опоздал всего на пять минут, и мне говорят, что надо прийти на следующий день в определенное время. Я покидаю его кабинет в крайне раздраженном состоянии, проклиная всех колониальных врачей на свете, и вдруг сталкиваюсь с Занни, который идет в больницу. Как всегда предупредительный, он берет мой карантинный патент и направляется к ужасному доктору. Поднявшись по особой лестнице, Занни стучится в дверь и входит. Доброжелательный тон, каким они разговаривают друг с другом, свидетельствует о том, что Занни на короткой ноге с лекарем. И в самом деле вскоре он появляется в сопровождении совершенно преобразившегося врача, который просит его извинить и ссылается на свою занятость. Поскольку я отправляюсь в Джемеле, доктор просит меня передать санитару Саида Али пакетик с медикаментами.

Рукопожатия и взгляды, которыми обмениваются Занни и доктор после дружеской и фамильярной беседы, чересчур сдержанны, чтобы не показаться наигранными.

* * *

Я не без труда нахожу две хури и четырех ныряльщиков, по их словам, хорошо знающих дахлакскую банку. Им не удалось попасть на фелюгу, на которой они выходят в море каждый год, по причине запутанных семейных обстоятельств, оставшихся для меня непонятными. Джебер, Раскалла, Али Шере, Марсал — таковы их вполне суданские имена, за исключением Али Шере, в жилах которого течет еще и сомалийская кровь, откуда и его чисто мусульманское имя — Али.

Я должен взять с собой и мальчугана лет четырех, сына Джебера. Сыновья ныряльщиков с самого раннего возраста, как только приучаются самостоятельно есть, начинают овладевать ремеслом ловца жемчуга, сопровождая своих отцов. Я видел фелюги ныряльщиков, на борту которых находилось по восемь — десять мальчишек в возрасте от трех до пяти лет. Тем не менее эти почти младенцы занимаются хозяйством на судне и поражают ранним развитием. В умственном отношении эти четырехлетние малыши не уступают нашим десяти — двенадцатилетним мальчикам. Правда, их развитие замедляется к десяти годам, когда кости черепа отвердевают. И они остаются детьми на всю свою жизнь.

Ночь тихая, я отпустил рулевого и остался возле румпеля один: сон так и не пришел. Слабый свет позади нас на горизонте указывает на месторасположение Массауа, а маяк Рас-Мадура отбрасывает в небо свой прямой луч.

Я думаю о загадочном Занни и о том больном, который, несмотря на отдаленность его острова, попался в какую-то непонятную мне ловушку.

Я решаюсь вскрыть пакетик с медикаментами. Там лежит пузырек с красной этикеткой, на ней от руки написана формула химического состава. Жидкость без запаха, горькая на вкус. Пригубив снадобье, я сплевываю, теряясь в догадках: увы, я не разбираюсь в этом.