Тайны Истинного мира - [27]

– Наверняка, – согласилась я. – Но я должна понять, чьи воспоминания в моей голове!

Я устала. Устала в течение двух дней носиться, как умалишенная, от бесконечной, бессмысленной погони, каждую минуту спасаясь. Устала от бегства. Мне очень хотелось все закончить одним махом. Просто открыть глаза и оказаться в другой жизни… Вероятно, с такой же мыслью я стерла себе цвет и заодно память.

Мы остановились рядом с домом, в котором я снимала квартиру, или девушка, место которой я пыталась занять после потери памяти. Вокруг было безлюдно, только мерзли одинокая фигура любителя собак, выгуливавшегося огромного добермана, да рядок занесенных снегом автомобилей. Окна нужной квартиры таращились черными беспросветными квадратами. В подъезде сломанный лифт скалился черной открытой кабиной, так что на девятый этаж пришлось подниматься по лестнице. Со стен, исписанных «приветами» на исконно русском наречии, осыпалась известка. Стояла вонь. А на одном из междуэтажных пролетов я знатно споткнулась о сломанную коляску, и, надо сказать, чуть не разбила нос о погнутые перила.

Мы почти не говорили, ощущая тяжесть прошедшего и охваченные предчувствием грядущего дня, полного жажды выживания. Я запуталась в собственной истории, и втянула в нее другого, ни в чем не повинного человека, между прочим, еще ребенка.

Когда мы добрались до нужно этажа, я стала искать по карманам ключи от входной двери.

– Ты чего, Маш? – тихо спросил Сэм.

– Ключи потеряла. – Я с тоской попыталась толкнуть наглухо запертую дверь.

– Где?

– Откуда я знаю? Мы сегодня носились по всему пригороду!

– Понятно, – Сэм внимательно осмотрел замок и вытащил из кармана тонкую скрепку.

Он долго крутил ей в замочной скважине, сопя как паровоз.

– Сноровку потерял, – пожаловался мальчишка.

В глазке соседней двери неожиданно вспыхнул и тут же затух огонек, напоминая о никогда не дремлющей бабке, тщательно бдящей подъездный и собственный покой. Терпения выдержать горделивую паузу ей хватило на несколько минут, а потом, чувствуя, что происходит ограбление со взломом, она все-таки показалась на лестничной клетке, но, увидев знакомое лицо, прошамкала:

– Здрасьте!

– Здравствуйте. – Я нервно улыбнулась, прикрывая Сэма, лихорадочно вертящего отмычкой.

– Тебя сегодня днем спрашивали, – объявила она, внимательно рассматривая нас. – Такие плечистые парни. Да я сказала, что тебя дома нет. Они телефон оставили, чтобы я им позвонила.

На наше счастье, наконец, раздался громкий щелчок, и Сэм приоткрыл дверь.

– Ага, – кивнула я, – не звоните им, ладно? Я все равно сейчас уже ухожу. До свидания.

В общем, в квартиру мы прошмыгнули, чувствуя себя истинными грабителями.

Комнаты, оставленные вчера в состоянии полной разрухи, через сутки, отчего-то стали выглядеть еще плачевнее. Особенно расстраивал вид сваленной тщедушной елочки, уже ставшей нездорового бурого цвета, и перебитых разноцветных шаров.

– У тебя тут прошло цунами? – оглядев царящий хаос, поинтересовался Сэм.

– Почти, – подтвердила я, не зная, с чего начать поиск. – Грабители пытались нарыть здесь камни.

Где-то должны лежать фотографии, бумаги, что угодно, объясняющее, откуда я выудила собственную биографию.

– Что мы будем искать? – Сэм деловито подобрал надтреснутую коробку с компакт-диском и сморщился от вида фотографии известного сладкоголосого певца. Вероятно, только свое творчество, демонстрируемое в ночном клубе «Истинный мир», он считал настоящим искусством.

– Не знаю, – честно призналась я. В душе поселилось непонятное двоякое чувство, словно я намеревалась копаться в чужом грязном белье. В конце концов, я искренне считала, эти вещи своими.

Мы открывали перевернутые полки, покопались в груде вещей, сваленной посреди большой комнаты, напавшим на меня вором.

– Тайник! – Вдруг поняла я и кинулась в туалет. Сэм, копавшийся в полке со старыми пластинками, только проводил меня недоуменным взглядом.

Я вытянулась в струнку, дотягиваясь до ниши, и пошарила в ней рукой. Тонкая папочка прилипла к стене, поэтому сантехник не смог ее обнаружить вместе с пакетом. С гулко стучащим сердцем я вытащила на свет картонную канцелярскую папочку, чуть размокшую и разбухшую от воды. Где-то внизу живота похолодело, а сердце бешено застучало в груди барабанной дробью. Трясущейся рукой, я развязала тесемки, и голова пошла кругом, а на глаза навернулись слезы.

На листочках с анкетными данными была расписана жизнь, обрывки воспоминаний о которой я искренне считала собственными.

«Мария Владимировна Комарова. 20 октября 1981 года рождения…» Прикрепленная к листочкам фотография выказывала улыбающееся лицо с беспечным, почти глупым выражением милой провинциальной девочки с карими узкими глазами и полными губами. Дальше лежал «Отчет о проделанной работе», но прочитать его сил не хватило, только слово внизу: «Стерта» и моя размытая подпись, как очередное напоминание о прежней жизни.

– Маш, – позвал Сэм из комнаты, а потом вышел в коридор и протянул мне фотоальбом, – смотри, что я нашел.

Со всех снимков на меня смотрела та же самая девушка. Вот глупышка у реки с удочкой, на другой фотографии она стояла рядом с памятником Пушкину в центре города. Судя по разговорам, именно его я разнесла, прежде чем превратиться в сироту Машу Комарову.