Тайны и герои Века - [42]

— Куда в шкаф лезешь? — крикнул я, притопнув.

Наконец калинский советник выбрался из кабинета, оставив на паркете следы своего необычайного волнения.

Гуляка

Ночью вдруг меня будит телефон. — Алло, я вас слушаю, — проговорил я хрипло.

В трубке послышался полупьяный голос:

— Позвать ко мне главного начальника всей полиции Москвы и… и ее уездов!

— Он самый у телефона. Что вам угодно?

— С вами говорит регистратор Семечкин.

— Очень приятно.

— Мне то-о-же!

— Что вам от меня нужно?

— Да как же, помилуйте, это бог знает что! Я говорю чеку… че-ло-о-веку… Подай еще графинчик водки, а он заявляет: «Поздний час, господин, из буфета не отпускают». И что значит «поздний час», когда, строго говоря, ранний… Да, наконец, опять же Леночка, он меня компер… коммер… компрометирует в ее глазах. Это же не порядок… Как вы находите?

— Конечно, конечно! Вы правы. А где же это вас так компрометируют?

— Как?.. Неужели вы не знаете, а еще главный начальник всех сыскных уездов? Странно…

— Представьте, знал, да забыл!

— В «Слоне». В «Слоне», стыдитесь!

— Где же вы там, в общем зале или кабинете?

— Что за вопрос! Конечно, в зале! Моя Леночка не станет шляться по кабинетам. Сидим справа от входа: я, Леночка да приятель, Ладонов… Только он напрасно думает… Ничего у него с Леночкой не выйдет.

— Хорошо! Вы погодите немного, а я прикажу сейчас хозяину отпустить вам графинчик.

— Хорошо. Я этой услуги вам не забуду! Мерси!

По моему приказанию один из агентов тотчас же направился в ресторан «Слон» и, арестовав Семечкина, его на остаток ночи поместил в полицейскую камеру. На следующее утро мы встретились. Семечкин оказался служащим, вспрыскивавшим вчера в «Слоне» свой первый, только что полученный чин. Это был добродушнейший и безобиднейший человек лет двадцати пяти, скромный, конфузливый.

— Ради Самого Господа, господин начальник, не оглашайте моего глупого поступка: и со службы-то меня выгонят, и жена съест живьем.

— А как же это вы, господин регистратор, решились столь бесцеремонно беспокоить меня, да еще среди ночи?

— Видит Бог, был пьян, пьян как стелька! Да разве трезвый я бы посмел?

Пожурив его еще немного, я отпустил Семечкина на все четыре стороны и, конечно, не возбудил о нем дела.

Радость Семечкина была безбрежна!

Мариенбургские поджоги

В самом начале девяностых годов, в бытность мою начальником Рижской сыскной полиции, лифляндский губернатор М. А. Пашков предложил мне заняться так называемым Мариенбургским делом.

Мариенбург — это большое, густо заселенное местечко Валкского уезда, целиком почти принадлежавшее барону В***. Барон сдавал эту землю в долгосрочную аренду, и люди, снимая ее, строились, обзаводились хозяйством, плодились и умирали. Ничто не нарушало мирного, своеобразного уклада жизни этого уголка, уклада, впрочем, с некоторым феодальным оттенком. Барон В*** не только являлся собственником земли, но и обладал по отношению к людям, ее населяющим, обломками суверенных прав. Так, по праву так называемого патронатства от него зависел выбор местного пастора. И вот на этой-то именно почве разыгралось то дело, о котором я хочу рассказать.

Вновь назначенный бароном пастор был не угоден арендаторам, и последние, не добившись от барона его увольнения, в виде протеста прибегли к насилию. Начался ряд поджогов сначала хозяйственных построек, принадлежавших барону, затем строений, отведенных под жилье пастору, потом обширных запасов хлеба, сена и прочих продуктов, получаемых пастором с довольно значительного участка земли, наконец, войдя во вкус, поджигатели принялись и за рядовых жителей.

Пожары сопровождались кражами, иногда довольно значительными. Были случаи и с человеческими жертвами. Так, при одном поджоге сгорели старуха с внуком.

Местная полиция с ее малочисленным и скромным бюджетом была бессильна что-либо поделать. Барон В*** жаловался в Петербург на бездействие властей, результатом чего и было предложение губернатора Пашкова мобилизовать мне силы Рижской сыскной полиции вместе с широким выделением средств, потребных на ведение этого дела. Одновременно со мной был привлечен к этой работе и прокурор рижского суда А. Н. Гессе. Выслав вперед нескольких агентов, я с прокурором выехал в Мариенбург, где, кстати, он желал ознакомиться с делопроизводством местного следователя, милого, но малоопытного человека. Днем мы остановились в своем вагоне, а вечер провели у следователя. Возвращаясь к ночи на вокзал, мы были свидетелями очередной «иллюминации». Как уверяли потом, в честь нашего приезда обнаглевшие поджигатели подожгли два огромных стога сена.

На следующий день, произведя всестороннее расследование всех пожаров за последний месяц, мне без труда удалось установить факты поджогов. Где находили остатки порохового шнура, где обгорелый трут, а то и просто следы керосина.

Мои агенты, проводившие время по трактирам, не уловили ни малейшего намека на имена возможных виновников, услышав лишь общее подтверждение наличия именно поджогов, которые назывались местью за упорство барина и пастора. Вместе с тем мои агенты вынесли впечатление, что благодаря шуму, поднятому вокруг этого дела, а также благодаря усилиям, хотя и безрезультатным, уездной полиции, продолжающимся вот уже с месяц, все местные жители крайне осторожны и сдержанны со всяким новым, незнакомым лицом. Тщетно мои два старших надзирателя уверяли всех и каждого, что они рабочие с недальнего завода, выигравшие десять тысяч рублей в германскую лотерею, строго запрещенную нашим правительством, но тем не менее весьма распространенную в ту пору по Лифляндской губернии, и что подыскивают они небольшое, но свое дело. Им плохо верили и относились с опаской, исключающей, конечно, всякую откровенность.