Тайны гипноза. Современный взгляд - [106]
Но не таким уж далеким прошлым представляется то время, когда считалось, что действиями находящегося в трансе художника руководит высшая божественная сила, а необходимым условием правильного отображения мироздания является его добродетельная жизнь. Соответственно, сам акт художественного творчества считался приобщением к делу Создателя, священнодействием. Именно поэтому, как гласит предание, в дни, когда Андрей Рублев писал святые образы, монастырская братия оставалась в своих кельях и возносила молитвы Богу за успех его дела.
Надо сказать, что до сих пор эстетическая оценка мира остается значительно фундаментальнее и «старше» его научного познания. Поэтому не случайно истинность научной теории и в наши дни нередко обосновывается обращением к таким аргументам, как, например, «внутренняя стройность», гармония, цельность, красота доказательства. Следовательно, наше чувственное восприятие способно интуитивно воспринять и эстетически пережить и тот «гипноз творца», который бывает заключен в чисто мыслительной конструкции в виде своеобразного «сгустка рациональности».
Как видно, любое творение человеческого гения аккумулирует «гипноз творца», становится средоточием доступного человеку божественного свойства и тем самым указывает путь и реальную возможность совершенствования. Антиискусство, используя элементарные психотехники наведения транса, апеллирует к сфере бессознательного, к древним инстинктам и тем самым ведет к потере достигнутого.
Подобно рыбе в воде, люди в той или иной культуре плавают в фактически незримой среде культурно-санкционированных, но искусственных состояний сознания.
Теренс Маккенна
Сопоставление таких, казалось бы, разнородных явлений, как гипноз и телевидение, на первый взгляд, кажется неправомерным. Для того чтобы показать обоснованность и, более того, необходимость рассмотрения этих понятий в их взаимосвязи, необходимо хотя бы коротко коснуться психологии человеческого созерцания и припомнить, что любил рассматривать наш предок, пока не стал телезрителем. Иными словами, следует уяснить, с какими психологическими «наработками» мы вошли в эпоху так называемой цивилизованности и стали властителями безграничных техногенных сил как физического, так и информационного планов.
Как ни прискорбно сознавать, но антропология свидетельствует, что не индивидуальное благоразумие, а групповые внушаемость и гипноз явились первоосновой обыденного сознания человека и только с учетом этого обстоятельства могут быть поняты многие «странности» его поведения[212].
Очень важно, что внушаемость и способность впадать в гипноз, закрепившись генетически, начали проявляться и у современного человека во всем многообразии его подсознательных действий по обеспечению подражательных, половых, оборонительных, массовидных инстинктов. Более того, некоторые авторы в связи с этим говорят о «естественной очарованности» человека измененными состояниями сознания, вследствие чего он научился вызывать их произвольно (галлюциногены, алкоголь, ритмические воздействия).
Среди множества способов формирования транса самым естественным и безобидным оказался «прирученный» домашний огонь, который не только кормил, согревал домочадцев, но и служил им энергетически положительным объектом непроизвольной групповой медитации.
Видный французский философ Гастон Багиляр уделил этому факту серьезное внимание, создав эссе с многозначительным названием «Психоанализ огня». Здесь в центре внимания находится «человек, погруженный в задумчивость, наедине с собой, задумавшийся у очага, где огонь так же ясен, как сознание одиночества». Состояние человека, взирающего на огонь, писатель называет «зачарованным созерцанием», «состоянием легкого гипноза», возникающего самопроизвольно. «Вероятно, огонь, заключенный в очаг, — продолжает свою мысль автор, — впервые побудил человека к мечте, стал символом покоя, приглашением к отдыху. Трудно представить себе, чтобы философия праздности могла обойтись без созерцания пылающих поленьев… Но живительность тепла вполне осознаешь только при достаточно длительном созерцании огня; чтобы ощутить блаженство, надо сидеть, опершись локтями в колени, подперев ладонями подбородок. Такая поза у огня свойственна нам от века. Возле огня полагается сидеть и предаваться отдыху, но, не засыпая, а погружаясь в мечтательность объективно особого рода»[213].
Все, что здесь было сказано об огне в очаге, камине и т. п. можно в значительной степени отнести к светящемуся экрану телевизора. Последний стал таким же «символом жизни», центром притяжения внимания семейного круга и «генератором транса», каким был в далекие времена домашний очаг. Но на этом аналогия, пожалуй, и заканчивается. Коренное отличие состоит в том, что созерцание огня стимулирует собственные, глубоко личные грезы «огнепоклонника», тогда как «пылающий» телеэкран внедряет в голову телезрителя специально фабрикуемые, стандартные иллюзии, зачастую лишенные добрых намерений.
Кроме того, телеэкран не только сохранил за собой, но и существенно интенсифицировал гипногенную функцию, приблизив ее вплотную к наркотической сути. В этом плане стоит прислушаться к словам признанного авторитета в области наркопсихологии Теренса Маккенны. Вот как он характеризует силу телевизионного пристрастия: «Самой близкой аналогией силы пристрастия к телевидению и той трансформации ценностей, которая происходит в жизни тяжело пристрастившегося потребителя, будет, вероятно, героин… Иллюзия знания и контроля, какую дает героин, аналогична неосознанному допущению телевизионного потребителя, будто то, что он видит, где-то в мире является "реальным". По сути, видимое является косметическим улучшенным видом продуктов. Телевидение, хотя и не является химическим вторжением, тем не менее, в такой же мере способствует пристрастию и точно также вредно физиологически, как и любой другой наркотик»
