Гипноз и внушение представляют собой значительные жизненные явления, и их метафорическое отнесение в разряд магии не так уж сильно грешит против истины. Начало века — удобный повод посмотреть на актуальнейшую научную проблему гипноза со стороны, обратить внимание на ее историю, проследить живые связи с реальной действительностью и комплексом исследовательских задач будущего. Гипноз этого заслуживает, ибо он — не просто сложное психофизиологическое явление, а феномен, ставший центром притяжения интереса многих гуманитарных и медицинских наук, его механизмы заложены в самых основах человеческой психики, и потому он определенным образом проявляется во всем многообразии социальных явлений нашего бытия.
Особенно это становится заметным в современном обществе, характеризующимся бурным развитием мае-медиа, их психологической агрессивностью, растущей с каждым днем. Ежедневно обрушивающийся на психику человека сверхмощный, никем не контролируемый напор внушающих воздействий, огромен. И в этой ситуации невольно вспоминается безрадостное провидческое замечание, сделанное когда-то известным английским писателем Артуром Кестлером: «Если бы наука изыскала способ привить нам иммунитет к внушениям, — писал он, — то половину битвы за выживание рода человеческого можно было бы считать выигранной»[1]. Не надо думать, что Кестлер не ценил жизненно важных, положительных сторон внушения, он просто как никто другой видел масштабность безрассудных злоупотреблений этим феноменом.
На актуальность и важность сферы гипнотических явлений указывали многие выдающиеся исследователи гипноза. Так 3. Фрейд в 1921 г. в своей работе «Психология толпы и анализ "Я"» заявил, что внушение — это «изначальный и неустранимый феномен, фундаментальный факт психической жизни человека»[2].
Суждения выдающегося французского социального психолога Сержа Московичи в этом плане также весьма определенны: «Все явления, наблюдаемые при гипнотическом состоянии, являются результатом психической предрасположенности к внушению, которая в некоторой степени есть у всех нас. Внушаемость присутствует и в состоянии бодрствования, но мы не отдаем в ней отчета, поскольку она нейтрализуется критикой и рассудком»[3].
В свою очередь ирландский философ и гипнолог Роберт Антон Вильсон, характеризуя значение суггестий в современном обществе, замечает, что «Мир во многом представляет собой цирк, где соперничающие группы гипнотизеров пытаются гипнотизировать друг друга… И все мы находимся в глубоком гипнозе гораздо больше времени, чем сами себе это представляем»[4].
Как известно, наука существует и развивается только потому, что она постоянно выходит за свои собственные пределы (если угодно — во владения «паранауки») и, интеллектуально осваивая «запредельные» явления окружающей действительности, превращает их в научные факты. Особенно пристальное внимание науки обращено на человека. Как объект исследования он представляет собой величайшее средоточие загадок и останется таковым еще для многих поколений исследователей.
В эпицентре этих человеческих загадок, одной из многих, но очень важных (в прошлом «паранаучных») проблем, является гипноз и составляющее его основу внушение, суггестия. Термин «внушение» (suggestion — англ.) вошел в употребление в Европе с конца XV в. и связывался с представлениями о колдовстве и нечистой силе. В Кратком оксфордском словаре (1933) сообщается, что глагол «to suggest» в 1599 г. означал «подстрекать или искушать ко злу». Отношение к гипнозу, зафиксированное в этом термине, не менялось вплоть до середины прошлого века.
Интуитивно ощущая в феномене внушения колоссальный действующий потенциал и повседневно сталкиваясь с его активностью не только позитивного плана, наиболее «праведная» аналитически мыслящая часть психотерапевтов решила провозгласить сам термин «внушение» негативным, «неистинным», «вторичным». Если до определенного исторического периода термин «психотерапия» считался синонимом слова «гипнотерапия», то после вышеуказанного «семантического разоблачения» последовали и соответствующие «организационные выводы».
Вначале швейцарский психиатр Поль Дюбуа предложил вместо метода внушения разработанную им «рациональную психотерапию», воздействующую исключительно на разум и логику больного. Несколько позже «великий недруг внушения» Зигмунд Фрейд решил полностью устранить фактор директивности из психотерапевтического процесса, сохранив в нем лишь истинно «демократическую» аналитическую составляющую.
И все-таки, не веря в однозначно «дьявольскую природу» термина «внушение», мы проанализировали библейские тексты и нашли, что уже во времена их создания это слово наделялось многозначным, конструктивным и, если можно так выразиться, богоугодным смыслом. На страницах Библии термин «внушение» встречается всего лишь двенадцать раз. Несмотря на явную ограниченность рассматриваемой «выборки», результаты семантического анализа позволяют сделать несколько немаловажных выводов. С психологической точки зрения существенно важно, что внушение здесь рассматривается как процесс программирования, который может осуществляться неким субъектом по отношению к отдельному человеку или группе лиц именно в конструктивных, благонамеренных целях: «И внушай их (слова любви к господу — Л. Г.) детям твоим и говори о них, сидя в доме твоем и идя дорогою, и ложась и вставая…» (Втор. 6:7).
