Тайны дворцовых переворотов - [58]

Похоже, дочь Петра Великого на подобное здравомыслие и рассчитывала, уповая к тому же на действенность немаловажного фактора – полной законности «воцарения» герцога Курляндского.

Не осмелятся же оппоненты перешагнуть через волю почившей в Бозе императрицы, пренебречь нормами права и стать узурпаторами?! Они должны понимать, что тогда создадут прецедент, который, как бумеранг, рано или поздно поразит их самих. Таков он, промах цесаревны, думавшей о соперниках лучше, чем стоило. Судьба словно нарочно, убедившись в способности принцессы преодолеть первую трудную планку, внезапно подняла ее на более высокий уровень. Елизавета умудрилась на пустом месте сконструировать юридически безупречную процедуру свержения царя-младенца и собственного восшествия на престол. Теперь молодой женщине предстояло утратить хитроумную наработку и вновь поломать голову над той же проблемой: как легитимно низложить малолетнего Иоанна, но уже без поддержки всемогущего регента.

* * *

Утром 8 ноября 1740 года Миних отважился на роковой для себя и семьи Брауншвейгских разговор с женой Антона-Ульриха. То ли фельдмаршал догадался, что Бирон, опередив, закрыл ему дорогу во дворец Елизаветы, то ли неутолимая жажда власти просто истощила его терпение. Только министр в ту субботу по окончании высочайшей аудиенции для группы кадет признался Анне Леопольдовне: «…узы долга по отношению к моему государю… привязанность к… родителям государя… отвращение к резкому и самовольному поведению регента… все вместе внушает мне решимость… послужить Вашему Высочеству, вырвать Вас и семейство Ваше из окружающих затруднений… освободить Россию раз навсегда от тирании пагубного регентства». Не искушенная в политике герцогиня намерение своего избавителя одобрила, даже не подозревая о том, какой бедой грозит обоим сия скороспелая «революция». Полководец тут же отправился в Летний дворец на обед к Иоганну Бирону. Тот как раз вернулся от брата – Густава Бирона, жившего на Немецкой (Миллионной) улице, а перед тем царский опекун вместе с мужем принцессы Анны посетил манеж на Адмиралтейском лугу.

Вечером Миних в компании с Левенвольде отужинал у регента. За столом «обыкновенно… болтливый герцог едва ли вымолвил слово. Чтобы сколько-нибудь оживить присутствующих… фельдмаршал стал рассказывать о сражениях… в которых бывал в течение сорокалетней службы. Под конец граф Левенвольде совершенно ненамеренно спросил его: „Случалось ли ему быть в деле ночью?“ Странность такого несвоевременного вопроса при данных обстоятельствах несколько поразила фельдмаршала, но он скоро пришел в себя и, оправившись, отвечал с напускным равнодушием, что при множестве дел, в которых ему довелось бывать, конечно, находилась работа для любого часа суток, так как время схватки нередко зависит от неприятеля… Герцог, лежавший на диване, при вопросе графа Левенвольде несколько приподнялся и, опираясь на локоть, поддерживая голову рукою, оставался в этой позе и в глубокой задумчивости с четверть часа».

Ближе к полуночи гости разъехались по домам. Бирон лег спать. А Миних после короткого отдыха в два часа ночи с адъютантом Манштейном устремился в Зимний дворец. Разбудил Анну Леопольдовну, сформировал из преображенцев – офицеров и солдат дворцового караула – особый отряд и с благословения матери императора повел гвардейцев по Миллионной улице в сторону Летнего сада. На охраняемую однополчанами территорию мятежники проникли обманом: Манштейн предупредил часовых, «что фельдмаршал идет с конвоем принцессы Анны Леопольдовны, которая и сама следует за ним в карете, дабы сообщить регенту известия чрезвычайной важности для всей России». Естественно, офицеры и нижние чины Преображенского полка адъютанту шефа и тем более самому главному командиру не перечили. Манштейн с гренадерами беспрепятственно вошел в сад, затем во дворец, отыскал спальню Бирона и арестовал регента. Хотя заговорщики и ввели в заблуждение стражу Летнего дворца, караульные на товарищей не обижались, искренне обрадовавшись падению ненавистного временщика^{90}.

Правда, провозглашение герцогини Брауншвейгской правительницей служивые, как и горожане, восприняли спокойно, без какого-либо энтузиазма. Чтобы убедиться в этом, сравним описание Я. П. Шаховским двух событий – объявления Анны Леопольдовны регентшей и Елизаветы Петровны императрицей. Свидетельство первое: «…я… спешно оделся и ко дворцу приехал; увидел множество разного звания военных и гражданских (городских) жителей, в бесчисленных толпах окружающих дворец, так что карета моя, до крыльца не возмогши проехать, далеко остановилась, а я, выскоча из оной, с одним провожающим моей команды офицером спешно продирался сквозь людей на крыльцо, где был великий шум и громкие разговоры между оным народом». Отрывок второй: «…я… увидел многих по улице мимо окон моих бегущих людей необыкновенными толпами в ту сторону, где дворец был, куда и я немедленно поехал… Хотя ночь была тогда темная и мороз великий, но улицы были наполнены людьми идущими к цесаревнинскому дворцу, а гвардии полки с ружьем шеренгами стояли уже вокруг оного в ближних улицах и для облегчения от стужи во многих местах раскладывали огни; а другие, поднося друг другу, пили вино, чтоб от стужи согреться, причем шум разговоров и громкое восклицание многих голосов: „Здравствуй наша матушка императрица Елисавета Петровна!“ воздух наполняли. И тако я до оного дворца в моей карете сквозь тесноту проехать не могши, вышел из оной, пошел пешком, сквозь множество людей с учтивым молчанием продираясь и не столько ласковых, сколько грубых слов слыша, взошел на первую с крыльца лестницу»