Тайная вечеря - [43]

— Чего я никак не предвидел и еще менее желал, — тихо проговорил он, — так это того, что брат Александр окончит свои дни так же, как Искариот: в одиночестве, вдали от друзей, всеми отвергнутый. Или вы не обратили внимания на это странное совпадение, падре?

— Честно говоря, не успел.

— Вы скоро поймете, падре Лейр, что в этом городе ничто не происходит случайно. Что внешний вид явлений обманчив. И что правда находится там, где ее меньше всего ожидаешь обнаружить.

С этими словами Леонардо развернулся и быстро удалился. Я так и не решился спросить его, о чем он беседовал с братом Александром накануне смерти, как и о том, приходилось ли ему слышать о своем смертельном враге по имени Прорицатель.

25

Луини знал, что ему следует бежать со всех ног, но его слабая воля опять его подвела. Хотя совесть громко требовала, чтобы он спасался, тело наслаждалось в объятиях донны Елены. «Да и что толку с совести?» — подумал он, решив покаяться, когда все окончится.

Маэстро не встречал женщин, которые могли бы сравниться с Еленой. Одна из самых соблазнительных женщин герцогства, не дав и рта раскрыть, увлекла его за собой в лабиринты страсти. Дочь графа Кривелли была красавицей. Никогда прежде он не видел Магдалины с таким ангельским лицом. Тем не менее Луини чувствовал себя Адамом, которого сладострастная Ева ведет за руку навстречу гибели. Он ощущал, как откусывает от отравленного яблока, сок которого заставляет его утратить невинность, столь ревностно оберегаемую прежде. Как ни странно, маэстро Бернардини был в числе немногих, кто до сих пор считал, что истинное древо познания всего доброго и злого Господь скрыл между ног у женщины и что тот, кто вкусит от его плода хотя бы единожды, будет обречен на вечные муки.

— Miserere Domine[34], — в отчаянии шептал он.

Если бы донна Елена оставила его в покое хотя бы на секунду, художник разрыдался бы. Но нет — красный, как кардинальская шляпа, он послушно выполнял все прихоти маленькой графини, ужасаясь и наслаждаясь одновременно, пока она, подпрыгивая на его бедрах, допрашивала мастера о способностях Марии Магдалины.

— Расскажите, расскажите мне все! — запыхавшись, смеялась она. В ее глазах светилось желание. — Объясните, почему вас так интересует Магдалина.

Луини задыхался. В панталонах, спущенных до колен, он сидел на том самом диване, который несколько минут назад покинула донна Лукреция Кривелли, и изо всех сил старался не заикаться.

— Но, Елена, — несмело возражал он, — я не могу.

— Обещайте мне, что вы мне об этом расскажете!

Луини молчал.

— Пообещайте!

В конце концов павший и изнуренный маэстро дважды пообещал исполнить ее желание, поклявшись при этом именем Христа. Одному Богу было известно, почему он это сделал.

Когда все закончилось и он смог перевести дух, художник медленно приподнялся и оделся. Он был встревожен, и ему было стыдно. Исполин Леонардо предостерегал его о той опасности, которую представляли собой дочери змия, и о том, что отдаться им означало нарушить верховное обязательство и священную заповедь каждого живописца, требовавшую полного одиночества. Она гласила: «Только если тебе удастся воздержаться от жены или любовницы, ты сможешь посвятить себя душой и телом верховному искусству творчества. Если же у тебя есть жена, ты разделишь свое дарование на две части. На три, если родишь сына. Родив двоих или более, ты его утратишь». Терзая себя горькими упреками, художник ощущал свое безволие и малодушие. Он согрешил. Всего несколько минут потребовалось для того, чтобы разрушить его безупречную репутацию, превратив ее в жалкую пародию на себя самого. Свершившееся зло было непоправимо.

Донна Елена, все еще нагая, лежала на диване и смотрела на него, не понимая, почему он застыл как вкопанный.

— Вы в порядке? — ласково спросила она.

Маэстро молчал.

— Разве я вас не удовлетворила?

Глаза художника увлажнились. Стараясь сохранять спокойствие, он подавил терзавшие его угрызения совести. Что он мог объяснить этому созданию? Разве она сможет понять это чувство краха и беспомощности перед лицом соблазна? Хуже того: он только что пообещал ей раскрыть секрет, который она так жаждала знать, да еще и призвал Иисуса в свидетели. А как он может это сделать? Разве сам он не желал быть посвященным в эту тайну так же страстно, как и Елена? Отвернувшись от любовницы, он проклинал себя за слабоволие. Что делать? За один вечер он согрешил дважды. Сначала он нарушил свой обет целомудрия, а затем — свое слово.

— Ты опечален, моя любовь, — мурлыкала красавица, поглаживая его плечи.

Художник, не в силах вымолвить ни слова, закрыл глаза.

— Но ведь ты меня осчастливил. Ты чувствуешь себя виноватым в том, что дал мне то, о чем я тебя умоляла. Тебя удручает то, что ты удовлетворил даму?

Угадывая за упорным молчанием обессиленного художника его тяжелые мысли, девушка пыталась облегчить муки его совести.

Вы не должны ни в чем себя упрекать, маэстро Луини. Другие, например, падре Филиппино Липпи, используют свою работу в монастырях, чтобы соблазнять молоденьких послушниц. А ведь он был священником!

— Что вы?

— Ага! — рассмеялась она, увидев, как ужаснулся ее любовник. — Неужели вы не знаете эту историю, маэстро? Падре Липпи умер всего каких-то тридцать лет назад. Я уверена, что ваш Леонардо общался с ним во Флоренции — тот был очень знаменит.