Тайная стража России. Книга 3 - [212]

Но Лександра не сдаётся: платье её, не хозяйкино, значит, она свободна судить, нравится ей или нет.

— Нет, и трона не ложится, смотрите, я пройду, — и она, напыживаясь, двинулась по зале, задевая мраморные столики, зацепляя стулья, сваливая на пол модные журналы… Девушки так и впились в них, притворяясь равнодушными, но боком бросая взгляд на разодетую Лександру.

— Форсит-то, форсит, а сама пройти не умеет.

— Живо себе хвост оттреплет.

— Деревенщиной была, деревней осталась.

— Идёт, как корове седло. Пашка, что картинку рвёшь, видишь, я смотрю!

А Лександра надувалась ещё пышнее, стараясь заглянуть через плечо на длинный светлый шлейф.

— Не нравится мне.

— Ну, ну, чего привередничаешь, — осадила зазнавшуюся девушку хозяйка: — Садитесь-ка, Пелагея Петровна, кофейку испейте. Она ещё час добрый будет охорашиваться, красоту свою прогуливать. Вечером покажешь.

— Ничего, ничего… Дело молодое. Ни у кого такого платья нет, хоть все дома обегай до Москвы. Слышь, Лександра? Мясничиха-то с зависти лопнет!

— И так лопается, — отозвалась Авдотья. — Тоже вздумала в Малафеевский трактир раскрасавиц своих посылать. Я к хозяину: чтобы духом их не пахло — или сейчас расписки на взыскание подам. У меня и адвокат всегда под рукой, днюет и ночует.

— С Амалией вместе бумаги сочиняет.

Засмеялись. Всем было приятно: и Пелагея Петровна пришла, и кофе пьют в неурочное время. Хозяйка хотела было отослать девушек:

— Вы-то что присоседились? В трактир пора! — но встретив отпор: есть там, если надо будет, позовут! — не настаивала, как бы считая законным это развлечение.

— И ведь что, гадина, придумала! — с жаром продолжала она: — Шурку-то, кухаркину девчонку, знаете? Столько неприятностей из-за неё натерпелась, страсть! Судом грозил околоточный, к доктору водил; посмотрел этот доктор девчонку и говорит: «Невинна!» Я и пошла: невинная, господин доктор, совсем невинная. Это всё Мясничихины штуки, со зла наклепала на меня, будто я Шурку с гостями пускаю. Ну, посидит она в общем зале, тот, другой посетитель на коленки возьмёт, конфеткой или сладкой наливкой угостит, что в этом? Пусть же она с малолетства приучается, как с гостями обходиться. Так ли я говорю, Пелагея Петровна? Вон Эмилька и немка, а ничего с гостя вытянуть не умеет, много, много на двугривенный стакан пива или что. Пашка — та по этому делу дока, расшевелить… И зачем мне с ребятами возиться, когда у меня во какие девушки без дела сидят, приходите, господин доктор, выберите, может, какая понравится, а он: «Убирайся к чёрту!» Такой невежа, я ему добром, кто ж его знал, прежний доктор старый был, а сейчас он попользуется, рад.

Лександра, предоставленная себе, всё ходит, злая… и кофе ей хочется, а нельзя… боится платье залить.

— И баталия же у нас пошла с Мясничихой! Дом на дом пошёл. Они было заперлись, да Васька плечом дверь вышиб, на это он здоров.

Девушки смеются.

— У Эмильки до сих пор волосы болят, оттрепали её.

— А я хочу костюм пажа, как в балагане на ярмарке, — заявила Амалия: у вас выкроек не найдется, Пелагея Петровна?

— И в старом хороша, — сухо отрезала хозяйка: ей забастовками этими дом закрывать надо, а ее пажом выряжай.

— Амалии пошло бы, — подзуживает портниха: — Фигура подходящая.

— Вам-то выгодно новый заказ, а я с чего стану? Обработай, Амалия, ходатая, что он к тебе прилип, табачищем его провоняла даже, пусть тебе платье закажет — слова не скажу, мне же приятнее, что мои девушки нарядными ходят.

Портниха дипломатично молчит:

— А Лександре…

Но та только и ждёт зацепки.

— Ты со мной равняться не смей. Я со всякими не хоровожусь, солидный человек, образованный — так.

— Васька больно образован!

— Какой есть, моя охота. А тебя кто свистнет, ты и беги, ластись. Меня ещё купец мой выкупит.

— Как же, нашла дурака. И квартиру тебе?

— И квартиру.

— И обстановку?

— И обстановку. Платье купил же?

Амалия, не находя ответа, хватает стакан кофе:

— Ты меня лучше не защемляй, а то…

Лёгкий крик, и Лександра, ворча, побеждённая, отступает.

— Вы как, Пелагея Петровна, что нового? — заводит разговор Авдотья.

— Ох, и не говорите! Кому теперь в голову пойдёт платья новые шить. Куда не приди, вещи собраны, люди на углах сидят. Как пожар какой. Собрать собрали, а ехать нельзя. Машинисты пар из паровозов выпустили и ушли себе в лес по домам. Начальству их оттуда и не вытащить! На станции-то что делается, который день публика сидит, плачет, а сидит. Хорошо, у кого деньги есть, или кто, как вы, на месте живет, никуда ходить не надо, к вам все сами придут.

— Ох, вашими устами мёд бы пить!

— А что, не так разве? И придут, и постучатся, коли заперто. Пустите, мол, очень нужно… Ха-ха-ха!

— Забавница вы, Пелагея Петровна, ха-ха-ха!

— Не дай Бог такого дела, как у меня. Бегай, проси, нет ли работы. Со дня на день живёшь. А теперь всю голову потеряли, руками машут: боимся и боимся. Большая-то мануфактура стала, вот и страшно, всё работала, а вчера стала; фабричные на город хотят идти.

— Ай-ай-ай?!

Дзынь, дзынь, дзынь!

— Это что? Ай!

Слышны торопливые шаги бегущего человека и крик Васьки:

— Я вас! Уши оторву!

— А-а! Мальчишки из школы домой идут, — успокаивается Авдотья: который день Васька их сторожит, никак не поймать, звонят, оглашенные, моду завели.