Тайна золотой реки - [12]

Подвергаясь мучительным пыткам исцеления, отчаявшись, Аким смирился с участью и безропотно ждал своего последнего часа.

От заезжих каюров Мотрона прослышала, что будто бы недалече от горы Миччеере в жилище шамана Кере от страшной неходячей болезни мается худой танги — русский. Лежит, смотрит рыбьими глазами на жирник-светильник и прижимает к телу рисованную золотом и серебром святую дощечку. Старый шаман боится его смерти. Потому как потом старику придётся сменить своё имя, чтобы не разгневить злого и всевидящего Духа Келе. Мотрона ухватилась за весточку, пустилась в дорогу. Думы об Акиме и зов сердца привели её в Халларчинскую тундру. Кочующие со стадами оленеводы указали путь к месту, где ютился тощий святой танги. На закате следующего дня она отыскала запорошенную недавней позёмкой одинокую ярангу на краю пустынного аласа. Мотрона не помнила как переступила порог яранги, в жилой части которой смрадно коптил тюленьим жиром тусклый светильник. Ужас охватил её до корней волос. На шкурах серым скелетом лежал Аким. Водянистый взгляд угасающим угольком выдавал в нём признаки жизни. Трепещущая, она склонилась над ним, приподняла податливое тело, прижалась к его влажным холодным щекам раскалённым лицом, подхватила, как младенца, на руки, вынесла из яранги, удобно уложила на просторные нарты, завернула, как спеленала, в мягкую широкую ровдугу, села рядом и залилась молчаливыми слезами. Ездовики, почуяв обратный путь, подхватили…

В тундре давно не стреляли.

Аким приглядывался к новому строю. Радовался и тревожился за сына Ивана. Вырос парень душевный, в работе хваткий, к грамоте расположенный. Чаще на берегу стал задерживаться, на горизонт подолго всматриваться: оперился парень, вот-вот выпорхнет из родительского гнезда.

С ранней осени Мотрона и Иван стали готовить Акима в дальнюю дорогу. От знающих людей разузнали они, что в далёком Хабаровске имеются учёные лекари, что исцеляют всяческие болезни и уродства. Вот и появилась зацепка — Акима поднять, поставить на ноги — избавить его от мучительного паралича. Лелея несмелую надежду на чудеса, как только гуси-лебеди потянулись на юг, тронулись в дорогу и Булавины. По несущемуся к океану речному полноводью за два дня на байдаре добрались до устья Колымы, а от Михалкинского причала на пароходе гидрографической экспедиции до Владивостока. Тёплым солнечным днём увядающей осени встретил их Хабаровск. Как участник партизанского движения в ликвидации колчаковщины, Аким обратился в транспортный отдел ОГПУ особой Дальневосточной армии. Ему помогли: отвели временное жильё в доме военного ведомства, нашли место в госпитале, Мотроне предоставили работу медицинской нянечкой, а Ивана без экзаменов зачислили в подготовительную группу школы младших командиров Красной Армии.

Болезнь долго не отступала, но после повторной операции Акиму полегчало, а к весне он совсем оправился. В день выписки из госпиталя, сменив больничную одежонку на новый удобный костюм, в приподнятом настроении, Аким Кузьмич сидел на жёстком кожаном топчане в ординаторской, придерживая на коленях завёрнутую в чистую тряпицу икону, с которой последние годы не расставался. Теперь её надо было передать лечащему доктору в знак благодарности. И хотя Аким из-за неловкости возражал, Мотрона настояла.

— Будем прощаться, — сказал доктор, прикрывая за собой дверь в ординаторскую и проходя к столу. — Значит, домой — на Чукотку?

Аким кивнул головой, приподнялся с топчана в поклоне и в неловком замешательстве положил на край стола свёрток. Отстранив стопку папок, доктор развернул икону и ахнул:

— Боже! — засветился он душевной чистотой. — «Владимирская Богоматерь»?!

Его взгляд задержался на филиграни массивного серебряного оклада.

— Это реликвия!..

Доктор бережно завернул икону и сунул её в руки сконфуженного Акима, глядя в его раскрасневшее от волнения лицо добродушным взглядом:

— Сохрани вас Господь. Вы честный человек, Аким Кузьмич, я желаю вам только добра. В послеоперационном бреду вы раскрывали всю притягательность занятия золотоискателя, любовь к людям и природе Чукотки. Сейчас надо быть осмотрительнее.

Он выдвинул ящик письменного стола, достал из-под папок большой почтовый конверт и положил перед Акимом.

— В палату рядом с вашей был помещён больной под охраной гепеушников. Это, — доктор указал на конверт, — он передал вам.

Всё это время стоявший, Аким опустился на кушетку, несмело развернул содержимое конверта и нахмурился. Карта ротмистра Альтмана была целёхонька…

— Откровенно, меня удивило: какая может быть связь? Дворянин иудейского происхождения, офицер колчаковской армии, брат царского полковника Георгия Альтмана — главного жандарма Сибири и — вы?.. Иосиф Михайлович помог разобраться. Он полагался на вашу порядочность. Арестовали Альтмана по доносу бывшего полицейского Рогожкина, раскаявшегося перед местной властью.

— Сволочуга, — сорвалось с пересохших от волнения губ Акима.

— К сожалению, они живучи, голубчик. Давайте-ка сюда вашу спасительницу — икону…

Он ловко поддел сломанным концом скальпеля заднюю стенку иконы, вложил в узкое пространство свёрнутую карту и вновь уплотнил стенку, придавив по месту угловые гвоздики. Завернув в тряпицу, передал икону Акиму, успокоенно вздохнув: