Тайна жрецов майя - [51]
В противоположность им служители храма Кетсалькоатля по- своему толковали минувшие события: они говорили, что Кетсалькоатль сам зажег свой храм, чтобы обратить взоры и разум людей к истинной вере, которой он обучил их. Он показал им свое могущество и грозно предупредил отступников, погасив пламя в тот самый момент, когда казалось, что оно уничтожит Храм Кетсалькоатля. Но, будучи добрым божеством, Кетсалькоатль смилостивился над людьми и послал им одновременно столь долгожданный дождь. Тех же, кто будет верен запрещенным обрядам человеческих жертвоприношений, ждет неминуемая гибель…
Кетсалькоатль молча слушал жреца-прислужника, ни разу не перебив его. Жрец умолк. Не решаясь взглянуть на правителя, он смотрел себе под ноги, будто рассматривал перья разостланного на полу пушистого ковра.
— Ты еще что-то хотел сказать, но боишься. Говори! — тихо произнес Кетсалькоатль.
О всемогущественный и всемилостивейший господин наш!
Наверное, я ошибся, но вчера в каменной беседке Большого сада жрецы твоего храма долго беседовали о чем-то с врагами твоей веры. Я хотел подслушать, но они говорили тихо. Жрецы договорились о чем-то, но о чем — я не знаю!
Ступай! — бросил отрывисто Кетсалькоатль.
Всю ночь он обдумывал услышанное от верного жреца-прислужника. Где-то в глубине души он надеялся, что вот-вот заколышется покрывало над входом в его опочивальню и на пороге появится Верховный жрец или Папанцин. Однако Кетсалькоатль обманывал сам себя: он страстно ждал и смертельно боялся прихода Шочитль…
Занавес провисел неподвижно всю ночь. Он не шелохнулся и с наступлением дня, который должен был решить судьбу великого города Толлана. Люди не пожелали прийти на помощь своему полубогу. Впрочем, разве боги нуждаются в помощи людей?..
Прислонясь головой к «колену» гигантской каменной колонны-воина, Кетсалькоатль не думал о том, что он скажет своему народу. Он знал, что там, внизу, на главной площади, собралась вся тольтекская знать, весь цвет славного города Толлана. Стоя на вершине пирамиды в прохладной тени своего храма-дворца, он не мог видеть робкие взгляды одних и дерзновенно смелые — других, одинаково устремленные сюда, к змеевидным колоннам, мимо которых ему предстояло пройти. Но всем своим разумом, всем своим существом Кетсалькоатль угадывал то тревожное и даже зловещее, чем жила ожидавшая его появления толпа. Ему захотелось бросить все и уйти в свою любимую желтую комнату, туда, где он еще надеялся увидеть свою Шочитль, свой Цветок, свое мимолетное счастье. Он не удержался и даже обернулся, ощутив сзади чей-то пристальный взгляд, но там, в глубине храма, Кетсалькоатль увидел лишь пять неподвижных фигур жрецов со скрещенными на груди рукалли. Путь к отступлению был отрезан, и Кетсалькоатль шагнул вперед.
Толпа умолкла. Казалось, что площадь внезапно опустела, и только в тлекуилях потрескивал кем-то вновь зажженный свя*. щенный огонь Пернатого змея. Он горел весело и беззаботно словно не было ни этой площади, ни разодетой толпы, застывшей в немом оцепенении, ни многих лет тяжелых страданий, голода, смерти и грехопадения правителя-полубога, отдавшего свой разум и тело распутству с женщиной и вину; ни человеческих жертвоприношений, заливших кровью камни священного Толлана; ни жестокой смертельной борьбы между сторонниками старой и новой веры, между Тескатлипока и Кетсалькоатлем… Священный огонь горел, вызывая удивление и страх, ненависть и любовь…
Все ждали выхода Кетсалькоатля, и все же его появление оказалось внезапным: из зияющей пустоты черного проема между колонн медленно вышел на яркий солнечный свет высокий худой человек в длинном белом покрывапе. Взлохмаченная грива совершенно седых волос и огромная борода обрамляли смертельно бледное некрасивое, почти уродливое лицо правителя-полубога Толлана. Он шел прямо на толпу, и люди в богатых ярких одеяниях расступались перед ним, образуя живой коридор. Но чем больше углублялся Кетсалькоатль в эту неподвижную людскую массу, направляясь к центру площади, где возвышалась каменная трибуна, тем явственнее он ощущая, как тает оцепенение, охватившее было толпу при его появлении, а вместе с ним и его безграничная власть над судьбами этих людей. Там, наверху, он казался им недоступным божеством; здесь же, на площади, был высокий сгорбившийся стари;с, обессиленный болезнью и безрассудным беспутством. И хотя любой из них, возможно, был намного хуже и грязнее его, люди на площади не хотели и не могли понять этого. Они видели лишь морщинистое лицо и дряхлую фигуру, неуклюжа карабкавшуюся на высокую каменную трибуну. Его взлохмаченные волосы, борода, необычная бледность лица могли вызвато у них лишь смех или в крайнем случае сострадание.
Вначале кто-то тихо хихикнул, потом засмеялся, нет, захохотал громко и заразительно.
Старик уже взобрался на каменную трибуну. Он повернулся в сторону смеющегося и крикнул:
— Люди Толлана! Я проклинаю вас…
И тогда захохотала, засвистела и заулюлюкала вся толпа. Людей охватило безумное веселье, им было невыносимо смешно смотреть на нелепую фигуру этого дряхлого старца, размахивающего длинными жердями рук, торчавшими из-под не менее нелепого белого балдахина. Они видели, как он продолжал что- то кричать, как гримасничало его волосатое лицо, но от этого им становилось еще смешнее… И мало кто из тольтеков услышал последние слова Кетсалькоатля:
