Тайна желтой комнаты - [16]

Ему было верных шестьдесят — так мне показалось. Длинная белая борода, седые волосы, баскский берет, потертый костюм из коричневого вельвета, сабо; по виду ворчун, лицо довольно неприветливое, однако, едва заметив г-на Робера Дарзака, он сразу весь преобразился, даже лицо его посветлело.

— Это мои друзья, — представил нас наш проводник. — Во флигеле никого нет, папаша Жак?

— Мне не велено никого пускать, господин Робер, но к вам это, конечно, не относится… А почему, спрашивается, не пускать? Они видели все, что можно было увидеть, эти господа судьи. А уж сколько они всего нарисовали, сколько протоколов понаписали…

— Простите, господин Жак, прежде всего я хотел бы задать вам один вопрос, — сказал Рультабий.

— Спрашивайте, молодой человек, и если я смогу ответить…

— Какая прическа была в тот вечер у вашей хозяйки: не на прямой ли пробор? Ну, знаете, когда закрыты виски и даже немного лоб?..

— Нет, мой господин. Моя хозяйка никогда не носила такой прически, как вы говорите, ни в тот вечер, ни в другие дни. Волосы у нее всегда подняты, так чтоб виден был ее прекрасный лоб, чистый, как у новорожденного ребенка!..

Рультабий проворчал что-то и тут же принялся осматривать дверь. Он сразу заметил автоматически защелкивающийся замок. Отметил, что дверь эта не могла оставаться открытой ни при каких обстоятельствах и что требовался ключ, чтобы ее открыть. Затем мы вошли в прихожую, маленькую, но достаточно светлую комнату, выложенную красной плиткой.

— А! Вот и окно, через которое бежал убийца, — молвил Рультабий.

— Пускай говорят себе, сударь, пускай говорят! Да только если бы он бежал здесь, мы бы его обязательно увидели, иначе и быть не могло! Мы не слепые — ни господин Станжерсон, ни я, ни сторож с женой, которых они упрятали в тюрьму! Удивляюсь, почему бы им и меня не посадить в тюрьму! Да, и меня тоже — хотя бы из-за револьвера.

Но Рультабий уже открыл окно и осматривал ставни.

— В момент преступления они были заперты?

— На железные щеколды, изнутри, — ответил папаша Жак. — Стало быть, убийца прошел сквозь них…

— А пятна крови есть?

— Да, поглядите снаружи на камне… Только какой крови-то?

— Ах! — молвил Рультабий. — Я вижу следы… вон там, на дороге… Земля была слишком сырая… Сейчас посмотрим…

— Глупости, — прервал его папаша Жак. — Убийца не мог там пройти!

— А где он, по-вашему, прошел?

— Почем я знаю!..

Рультабий все замечал, все чуял. Встав на колени, он быстрым взглядом окинул цветные плитки прихожей.

— Ах! Да все равно вы ничего не найдете, мой господин, — не унимался папаша Жак. — Они тоже ничего не нашли… А теперь и подавно: слишком грязно стало… Много людей побывало! Они не велят мне мыть полы… Но тогда, в тот день, я, папаша Жак, самолично все вымыл, да еще как! И если бы убийца со своими ножищами прошел здесь, это сразу было бы заметно, — видали, как он наследил своими башмаками в комнате мадемуазель!..

Поднявшись, Рультабий переспросил:

— Когда вы, говорите, в последний раз мыли этот пол? — И впился в папашу Жака взглядом, от которого, казалось, ничего не скроешь.

— Да говорю вам, в день самого преступления! Примерно в полшестого… Как раз в то время, когда мадемуазель с отцом ходили на прогулку перед ужином, а ужинали-то они здесь, в лаборатории. На другой день, когда пришел следователь, он сразу увидел следы на земле, как будто кто начертил их чернилами на белом листе бумаги… Так вот, ни в лаборатории, ни в прихожей, где пол блестел, как новенькое су, следов этих не нашли… следов мужчины! Раз их находят у окна, снаружи, стало быть, он должен был пробить потолок Желтой комнаты, попасть на чердак, пробить крышу и спуститься под окном прихожей, вернее, спрыгнуть… Так вот нет же дырки ни в потолке Желтой комнаты, ни, конечно, на моем чердаке!.. Вы же сами видите: никто ничего не знает… Решительно ничего!.. И никто никогда ничего не узнает, помяните мое слово!.. Это дьявольская тайна!

Рультабий вдруг снова бросился на колени почти напротив двери маленького туалета, находившегося в глубине прихожей. В таком положении он оставался не меньше минуты.

— Ну что? — спросил я его, когда он поднялся.

— О, ничего существенного: капелька крови. — Затем, повернувшись к папаше Жаку, молодой человек спросил его: — Когда вы начали мыть лабораторию и прихожую, окно в прихожей было открыто?

— Я сам открыл его, потому что разжигал в лабораторной печи древесный уголь для господина, а так как разжигал я его газетами, пошел дым, вот я и открыл окна в лаборатории и в прихожей, чтобы проветрило сквозняком. Потом я закрыл окна в лаборатории и оставил открытым только окно в прихожей, затем вышел на минутку в замок за щеткой для мытья и, вернувшись, как я вам уже говорил, примерно в полшестого, стал мыть полы, а вымыв их, снова ушел, и все это время окно в прихожей оставалось открытым. И наконец, в последний раз, когда я вошел во флигель, окно было закрыто, а господин и мадемуазель уже работали в лаборатории.

— Значит, господин Станжерсон и его дочь, вернувшись, сами закрыли окно?

— Конечно.

— Вы их не спрашивали об этом?

— Нет!..

Внимательно оглядев маленький туалет и лестницу, ведущую на чердак, Рультабий, для которого мы словно перестали существовать, вошел в лабораторию. Признаюсь, я испытывал огромное волнение, последовав за ним. Робер Дарзак следил за каждым движением моего друга… Что же касается меня, то взгляд мой сразу приковала дверь Желтой комнаты. Она была закрыта или, вернее, прислонена к стене лаборатории, ибо я сразу заметил, что дверь едва держится и уже ни на что не годится. Усилия тех, кто навалился на нее в тот трагический момент, сломили ее сопротивление…