Тайна жаворонка - [68]

Фермеры из Коува первыми прибыли на место происшествия. Их вызвали сигналы ракет, которые раздались, когда корабль был выброшен на берег, и офицер, сумевший доплыть до берега и вскарабкаться на скалу. Мужчины бросились к заливу, женщины рванули за ними, таща с собой одеяла и чайники; то тут, то там подрагивали бледные пятна от фонарей. Спотыкаясь в их слабом свете, Флора и Майри помогли уложить на носилки раненого. Моряка рвало, он задыхался и кашлял морской водой, измученный, покрытый густой нефтью.

Где-то там, куда не могли добраться свет фонарей и лучи фар, освещавшие лихорадочную пляску снега, судно неумолимо поглощалось океаном. Если бы оно сумело проплыть ещё хотя бы несколько сотен ярдов, команда повернула бы в безопасное озеро, но в темноте корабль слишком резко налетел на скалу. Вызванный сигнальными ракетами смертельно раненого судна, буксир добрался до него, попытался дотащить до озера, но волны и ветер оказались слишком сильными, чтобы корабль мог спастись.

– Как называется корабль? – крикнула Флора вслед человеку, тащившему носилки с раненым.

– Это американское судно, – крикнул он в ответ, – «Уильям Генри Уэлч».

Встревоженная, Флора повернулась к Майри, чтобы спросить, как называется корабль Густавсенов. Но луч фонаря осветил лицо её подруги, сведённое болью. Проследив за ее взглядом, Флора обернулась и увидела Алека и Руарида, несущих безжизненное тело. Что-то на мгновение вспыхнуло в слабом пятне света, блеснув в темноте золотом. И Флора с ужасом осознала, что увидела прядь белокурых волос.

– Это Хэл, – крикнул Руарид. Они подошли к нему, Флора коснулась кончиками пальцев мягкого изгиба его шеи, ища пульс. Но она уже видела, что было слишком поздно.

Майри рванула вперёд, зовя Роя, крича, как морская птица. Они отчаянно искали, зная, что он где-то здесь, совсем рядом с братом. Спустя целую вечность они нашли его, выброшенного на берег. Его волосы развевались, как золотые водоросли, у кромки воды. Флора метнулась за носилками, Майри упала на колени рядом с Роем, не обращая внимания на ледяную воду. Она прижала ухо к его груди и измученно всхлипнула, услышав слабое дыхание. А потом Флора оттаскивала её в сторону, давая возможность медикам сделать своё дело, чтобы он снова жил, снова дышал, упорно плыл против течения, которое уже унесло его брата, чтобы он пробил себе путь обратно к берегам жизни.

$

Когда шторм начал утихать, и над холмами наконец-то забрезжил серый рассвет, Флора и Майри устало поднялись по тропе, ведущей к утёсу, за теми, кто нёс на носилках выживших. Их было немного – лишь немногим из семидесяти с лишним членов экипажа удалось пережить жестокий натиск бушующего урагана. Девушки промокли до костей и все дрожали, но не замечали этого. В тёмное февральское утро они трижды преодолели путь от больницы в Гейрлохе и обратно, перевозя выживших, которых чудом вытащили из чёрной воды. И среди них был Рой Густавсен.

В конце пляжа на влажном песке лежали тела. Сначала они были скорченными, затем их бережно расправили, осторожно уложили друг рядом с другом. Среди них были и до боли юные мальчики, которые вступили во флот, поскольку ещё не были достаточно взрослыми для военной службы. В этом ряду среди своих товарищей лежал Хэл Густавсен. Флора плакала горячими, солёными слезами, не зная, как она сможет рассказать Бриди, как Майри расскажет Рою. И когда слабый зимний свет победил ночь, он озарил мёртвое тело «Уильяма Генри Уэлча», лежавшее на скалах, и облизывавшие его голодные, жадные волны.

$

В то воскресенье вся деревня собралась в церкви, чтобы гимнами почтить память погибших накануне. Они оплакивали сыновей других матерей и отцов, как своих собственных, как хотели бы, чтобы другие оплакивали их детей, погибших в чужих странах, потому что боль не имеет границ.

Мойра Кармайкл высоко держала голову, и пряди седых волос вырывались из-под её выходной шляпы. Ее глубокое контральто сливалось с хрупким, дрожащим сопрано леди Хелен и звонким голосом Флоры, парившим, как жаворонок, поднимаясь до самых стропил. И когда запели все прихожане, луч февральского солнца проник в окно, и расплавленное золото слёз ослепило Флору, взглянувшую на Бриди, которая сидела в углу, склонив голову под тяжестью горя, не в силах стоять, петь или даже говорить.

Лекси, 1978

Так много песен этих мест – о том, как дорогих людей забрало море. Думаю, это неизбежно, ведь жительницы берегов Лох-Ю из века в век ждали домой рыбаков, которые могли никогда не вернуться. Когда мы с Майри, припарковав машину, бредём к мысу, слова одной из песен звучат в моей голове:

Тише кричи, птица морская,

Мирный приют твой – дом твой на скалах,

Дом твой – волна высокая,

Мой же – могила глубокая.

Мы решили добраться до Чёрной бухты, где лежат жалкие, заржавевшие останки погибшего корабля «Уильям Генри Уэлч». Сам корабль – на дне, его поглотили волны у скал Фурадх Мор. Когда мы спускаемся к пляжу, я замечаю среди камней изогнутые, искорёженные куски спасательной шлюпки. Я напеваю себе под нос печальную мелодию, ветер подхватывает ноты и несёт их по водной глади к коварному скалистому острову, отметившему могилу корабля. То тут, то там блестят куски заржавевшего металла, оторванные от корабля той страшной ночью сорок четвёртого года и выброшенные на берег. Я наклоняюсь и поднимаю какой-то болт. Держу его, тяжёлый, в ладони, провожу большим пальцем по его шероховатой поверхности, и на моей коже остаётся пятно кроваво-коричневой ржавчины. Я аккуратно кладу болт назад. Весь этот пляж кажется мне могилой, и я чувствую, что трогать здесь ничего нельзя.