Тайна за семью печатями - [10]

Носильщик поднялся с ним на девятый этаж, завел в номер и объяснил, как что работает. Гарри еще не приходилось останавливаться в номере отеля, где были бы ванна и душ одновременно. Он решил делать записи, чтобы по возвращении в Бристоль все рассказать матери. Он поблагодарил носильщика и дал ему на чай, расставшись со своим единственным долларом.

А потом, даже не распаковав чемодан, снял трубку телефона у кровати и заказал звонок в Англию.

– Я перезвоню вам минут через пятнадцать, сэр, – ответила оператор международной линии.

Какое-то время Гарри нежился под душем, затем вытерся самым огромным полотенцем в своей жизни и едва принялся за чемодан, как зазвонил телефон.

– Вам международный вызов, – объявила оператор.

Затем он услышал голос Эммы:

– Это ты, милый? Слышишь меня?

– Конечно слышу, дорогая, – ответил Гарри, улыбаясь.

– Ты уже разговариваешь как американец. Представляю, каким ты станешь через три недели.

– Да я хоть сейчас в Бристоль, особенно если книга не попадет в список бестселлеров.

– И если не попадет?..

– Значит, вернусь домой раньше.

– Рада слышать. А откуда ты сейчас звонишь?

– Из «Пирра», мне сняли шикарные апартаменты, я таких в жизни не видел. Кровать на четверых. В номере кондиционер, а в ванной радио. Представляешь, я до сих пор еще не разобрался, как тут все включается. Или выключается.

– Надо было взять с собой Себа. Он бы разобрался и тебя научил.

– Или разобрал бы все на части, а меня бы заставил собирать. Кстати, как он?

– Отлично. Между прочим, без няни стал немного спокойнее.

– Хорошо, тебе полегче будет. А как продвигаются твои поиски мисс Джей Смит?

– Не быстро. Но завтра днем меня попросили приехать на собеседование с доктором Барнардо.

– Звучит многообещающе.

– А утром встречаюсь с Митчеллом, поэтому буду знать, что говорить и, наверное, более важно, чего не говорить.

– Эмма, ты все сделаешь как надо. Просто помни, что они отвечают за размещение детей в хороших семьях. Единственное, что меня беспокоит, – это как среагирует Себ, когда узнает, что мы задумали.

– А он уже знает. Вчера вечером перед сном я заговорила с ним об этом, и, к моему удивлению, идея ему, кажется, пришлась по душе. Но как только вовлекаешь Себа, возникает отдельная проблема.

– Что на этот раз?

– А он всерьез собрался участвовать в обсуждении, кого мы возьмем. Хорошо, правда, то, что хочет он сестренку.

– Могут возникнуть сложности, если Себу придется по душе не мисс Джей Смит, а какая-нибудь другая.

– Если это случится, я даже не знаю, что будем делать.

– Нам придется просто постараться внушить ему, что он выбрал Джессику.

– Как, по-твоему, это сделать?

– Я подумаю.

– Всего лишь помни, что не стоит его недооценивать. В противном случае легко можем получить результат, обратный желаемому.

– Давай поговорим об этом, когда я вернусь. Должен бежать, родная, у меня встреча с Гарольдом Гинзбургом.

– Передавай ему привет от меня и помни: это еще один человек, которого нельзя недооценивать. И раз уж вы встречаетесь, не забудь спросить его, что случилось с…

– Я не забыл.

– Удачи, родной, – сказал Эмма. – И пожалуйста, попади в этот список бестселлеров!

– Ты еще настырней, чем Натали.

– Что еще за Натали?

– Очаровательная блондинка, которая все время трогает меня руками.

– Ты такой врун, Гарри Клифтон.

В тот вечер Эмма прибыла в университетский зал в числе первых, желающих послушать лекцию профессора Сайруса Фельдмана на тему: «Потеряли ли британцы мир, выиграв войну?»

Она тихонько проскользнула на место в конце ряда кресел, примерно в середине зала. Задолго до назначенного часа помещение было так забито народом, что припоздавшим пришлось садиться на ступени, а кое-кто даже устроился на подоконниках.

В сопровождении ректора университета дважды лауреат Пулицеровской премии переступил порог, и аудитория взорвалась аплодисментами. Но вот все опустились на места, сэр Филип Моррис представил своего гостя, поведав вкратце о выдающейся карьере Фельдмана – от учебы в Принстоне до назначения самым молодым профессором в Стэнфорде и до второй Пулицеровской премии, которую ему вручили в прошлом году. За этим выступлением последовал такой же продолжительный заряд аплодисментов. Профессор Фельдман поднялся со своего места и прошел на подиум.

Но еще до того, как профессор заговорил, Эмму поразило, до чего он хорош собой. Об этом Грэйс не упомянула, когда звонила. Он был чуть выше шести футов, с густой седой шевелюрой, и по ровному загару лица каждый мог догадаться, в каком университете он преподавал. Атлетическое тело давало неверное представление о возрасте этого человека, – казалось, он проводит в гимнастическом зале не меньше времени, чем в библиотеке.

Вот Фельдман начал свою речь, и Эмму заворожила его энергия. Через несколько мгновений все, кто был в аудитории, сидели на краешке своего кресла. Студенты принялись записывать каждое его слово, и Эмма пожалела, что не захватила с собой блокнот и ручку.

Профессор говорил не по бумажке и легко переключался с одной темы на другую: роль Уолл-стрит после войны; доллар как новая мировая валюта; нефть, становящаяся ценным ресурсом, которому суждено доминировать вторую половину столетия и, возможно, впоследствии; будущая роль Международного валютного фонда; останется ли Америка «привязана» к золотому стандарту.