Тайна Высокого Замка - [64]
— Я верну-у-сь! — донёс к ней ветер.
И раненные бойцы, успевшие уже полюбить свою молоденькую, такую самоотверженную, мужественную сестричку, впервые увидели слёзы на её тяжёлых ресницах.
Часть третья
Глава первая. «Новый порядок»
Не привыкать Ганнусе и Петрику ютиться в подвале. Но конура, где они сейчас живут, этот «покой» размером в пять квадратных метров, даже их приводит в уныние: штукатурка на стенах отвалилась от сырости, вместо окна — узкая щель с железной решёткой.
— У людей солнце встанет и утро настанет, а тут и днём и вечером потёмки, — хмурился Петрик.
Ковальчук привёл их сюда с Мартыном Ткачуком ещё в первые дни оккупации Львова. Не знал отец, кому вверял судьбу своих детей, не знал, что отныне станут они заложниками.
Петрик смутно припоминал этот двор, выстеленный квадратными каменными плитами. Неужели это та самая прачечная? Какая низенькая! Даже смешно вспомнить, как тогда Петрик боялся спрыгнуть с этого окна. Пожалуй, не скажи Ганнуся, что они здесь когда-то жили, Петрик ни за что бы не узнал виллу коммерсанта Стожевского.
В этот предрассветный час Петрик проснулся от тихого, тревожного голоса сестры.
— Ты уверен, что будешь в безопасности?
— Да, дитятко.
— До конца полицайцайта осталось три часа…
— Не надо беспокоиться, дитятко. Пропуск от ихней ортскомендатуры у меня в полном порядке.
— Что этим зверям стоит убить человека!..
Петрик осторожно напомнил о себе.
— Не спишь, сынок?
— Куда ты уходишь, тату?
Сын был ещё мал, и Ковальчук не мог сказать, какое опасное дело поручила ему подпольная партизанская организация.
— Вы будете обо мне знать, сынок… Соседям, если спросят, говори — в Неметчине…
— Ясно, — подавленно ответил Петрик.
— Ну, ну, — шутливо потрепал сына по плечу Ковальчук, но от Петрика не укрылась грусть в голосе отца.
— Скоро вернёшься, тату?
— Постараюсь… Ты, Петрик, теперь за старшего в нашем доме. Береги сестру, и вот её… Кроме нас, у Марци нет никого…
Марце было около трёх лет. Ковальчук нашёл её возле костёла Марии Снежной. Ребёнок спал, припав заплаканным личиком к пыльным кирпичным ступенькам лестницы. В кулачке у девочки была зажата записка. Ковальчук осторожно вынул и прочитал: «Если у вас есть сердце, спасите ребёнка. Родители убиты…»
Уходя, Ковальчук погладил спящую Марцю по головке.
— Уже уходишь, татусь?
— До свиданья, сынок, — отец поцеловал Петрика в голову.
Не было ещё и пяти утра, когда Ковальчук вышел из дому и потонул в предрассветном тумане.
Ганнуся работала санитаркой в Доме младенца на Песковой улице. Она уходила рано утром и возвращалась за пятнадцать минут до полицайцайта.
Это случилось, когда её не было дома.
Во двор вкатила легковая машина. Рядом с шофёром сидел эсэсовец в пенсне, очень похожий на гуся. Он поспешно распахнул дверцу и помог выйти из машины молодой, красивой женщине в трауре.
Через два часа, при помощи трёх молодчиков в форме «украинской полиции», весь дом был очищен от жильцов, поселившихся здесь ещё осенью 1939 года, когда коммерсант с женой удрали в Варшаву.
Заслышав тяжёлую поступь полицаев, Петрик заперся на засов. Он готов был скорее умереть, чем открыть им дверь.
Марця, которую Петрик припугнул щурякой[13], забилась под одеяло и замерла.
Сквозь закрытые двери Петрик слышит голос пани в трауре.
— О, панове, здесь живёт бедная девушка и её маленький брат. Их не надо трогать, пусть живут, они мне не помешают.
Шаги удаляются.
Петрик отмыкает засов и выглядывает во двор. «Значит, эта красивая пани, одетая во всё чёрное, — не немка?..»
Ганнуся пришла намного раньше обычного. У неё болела голова.
Петрик сбивчиво рассказал сестре, что произошло.
— Заступилась за нас, не позволила этим шупо[14] ворваться сюда. Она добрая…
— Ой, добрая, — со злой усмешкой покачала головой Ганнуся. — Да у неё в месяц по две служанки менялись, такая она добрая.
— Я её, кажется, узнал… Она тогда в баре «Тибор» подарила мне аж два злотых…
— Кто?
— Она…
— Что ты мелешь? Забыл что ли, как тебя в прачечной днём и ночью под замком держали!
— А это ещё раньше было! Когда мы жили у дяди Тараса.
— Стала бы она по барам шататься!
— А вот и шаталась, — упрямо стоял на своём мальчик. — Я всё теперь вспомнил. Всё!
Петрик приник к уху сестры и чуть слышно прошептал:
— Чтоб меня молния испепелила, если я брешу… Она и этот… Мартын Ткачук. Он тоже поляк, а выдаёт себя за украинца… Я ж теперь всё, всё припомнил…
— Да что ты?
— Могу даже поклясться…
— Сходи на Коперника…
— Ладно.
— Откроют дверь, что ты должен сказать?
— Прачка просила передать, что бельё будет готово вечером, — шёпотом выпалил Петрик.
— Скажешь…
— Не маленький, знаю, что сказать, — тихо пробасил мальчик. — И что ты заболела скажу.
— Нет, нет, не надо!.. Татку скажут, а он возьмёт да и придёт сюда… Это же опасно… Не говори, слышишь?..
— Как хочешь.
— Один не ходи… Забеги за Васильком. Его оставишь на улице, пусть наблюдает — не следят ли за тобой.
Петрик мчится к Васильку. Здесь он застаёт Йоську и узнает о новой беде: Йоська и его мама, согласно немецкому приказу, в течение трёх месяцев обязаны перебраться за железнодорожный мост, в кварталы северного предместья. Там будет еврейское гетто. Но этого ещё мало, Йоська и его мама должны немедленно пришить на правый рукав своей одежды белую повязку с голубой звездой. И под страхом смерти они не смеют больше ходить по тротуарам, а только по мостовой.
