Тайна в его глазах - [6]

Смотрит на часы — уже семь вечера. Болит спина. Он просидел за столом почти весь день. Решает побаловать себя и отпраздновать начало процесса. Ищет на полке кошелек, проверяет, сколько осталось денег, и идет в кино. И больше всего он наслаждается не тем, что там есть на афише, а тем, что потом расскажет о просмотре Ирене, когда ее увидит. Он ей скажет об этом так, невзначай, как будто бы и не особо хочет говорить. А она спросит его о фильме. Им нравится говорить о кино. У них похожие вкусы. И что-то подсказывает Чапарро, что Ирене понравилась бы идея пойти посмотреть что-нибудь вместе. Конечно же они не могут. Не положено. И в конце концов, это его идея. Откуда он взял, что Ирене хотелось бы пойти с ним в кино? Из своего собственного желания, что ей, возможно, хотелось бы. Есть ли у него хоть какая-то в этом уверенность? Никакой. И никогда. Никогда в жизни.

3

Когда в кабинете судьи зазвонил телефон, 30 мая 1968 года, в восемь ноль пять утра, я был настолько уставшим, что мне показалось, будто эти звонки я слышу во сне, и только на четвертый или пятый звонок мне удалось открыть глаза. Я открыл их не сразу, словно мое возвращение к бодрствованию причиняло мне физическую боль и мне было сложно начать телефонный разговор.

В любом случае, меня тут же разбудили крики и прыжки Педро Романо. Он праздновал этот звонок, и я в свою очередь только помогал ему своим вымученным видом, пока продирал глаза, перед тем как поднять трубку. Только что закончилось дежурство, всю ночь мы проторчали в кабинете судьи. Иногда один из нас дремал в темных кожаных креслах, в то время как другой сидел за столом с телефоном, подперев голову руками. Начав скакать, Романо свалил поднос с тарелками, оставшимися с обеда, и одна из чашек закатилась под книжный шкаф. Я выждал еще одну секунду перед тем, как снять трубку. Эту секунду я посвятил тому, чтобы перечислить про себя все, что думаю об идиоте-судье, который уже в течение полумесяца упирался в свою идею — заставлял нас дежурить в ночь. Одну неделю должен был дежурить Секретариат Романо, вторая неделя — моя. Но как решить проблему с последним, пятнадцатым днем? И наш придурковатый судья Фортуна Лакаче решил, почти как Соломон, усложнить жизнь нам обоим. Все дела распределялись между Секретариатами Суда в зависимости от того, в какой комиссариат они поступили. Кроме тяжких преступлений, то есть убийств. Такие дела распределялись в пятнадцатый день между Секретариатами, в зависимости от времени звонка полицейских. Романо прыгал, и праздновал, и орал: «Восемь ноль пять, Чапарро, миленький, восемь ноль пять!», — в это время раздался звонок в кабинете судьи, и поступило сообщение об убийстве, и Романо праздновал то, что это произошло после восьми, потому что нечетные часы были его, четные — мои. И он отделывался от тяжелого и громоздкого следствия из-за каких-то пяти минут.

Сейчас, когда я об этом думаю, сейчас, когда об этом пишу, должен признать, с каким глубоким цинизмом мы там работали. Как будто речь шла о спортивном азарте. Мы ни на минуту не задумывались о том, что телефон звонит на пять минут раньше или на пять минут позже потому, что только что кого-то убили. Для нас это было обычным офисным соревнованием — работать тебе или работать мне, посмотреть, кому из нас двоих повезет больше. Повезло Романо. Тогда я еще не испытывал к нему ненависти (это будет позже, совсем скоро я пойму, какое это жалкое существо), но уже в те минуты у меня возникло жгучее желание разбить телефон об его голову. И однако я проявил выдержку, прочистил горло, поднял трубку и сухо сказал: «Суд, Отдел Следствий, доброе утро».

4

Я спустился по лестнице со стороны улицы Талькауано, проклиная судьбу. В те дни я все еще себя спрашивал, точнее, ругал за то, что не закончил юридический факультет. В таких случаях, как сейчас, эта ругань казалась довольно обоснованной. «Если бы я получил диплом, — говорил я себе, — то, может, уже сейчас, в возрасте двадцати восьми и с десятью годами работы на поприще юрисдикции, в Секретариате Суда, я, может, и не застрял бы в Следственном Отделе, чтобы давить там клопов в качестве младшего секретаря. Может, стал бы прокурором, почему нет? Или официальным защитником, как тебе это? Не устал ли я смотреть на то, как по карьерным лестницам в Суде мимо меня проходят толпы придурков, делающих свои карьеры? Их продвигают, они взлетают с таких же мест, как и мое. Устал, точно устал».

«Чиновничий комплекс». У моей болезни должно быть какое-нибудь научное название. «Называемый судейским сотрудником, из-за отсутствия диплома юриста, ограниченный в продвижении по послужному списку до должности начальника административной службы Секретариата, обладающий значительной властью над писаками, помощниками и стажерами, но навсегда в своей проклятой жизни остающийся без возможности преодолеть эту позицию в служебной иерархии и поэтому тщательно фрустрируемый, наблюдая, как другие, иногда более способные, но в большинстве случаев бесконечные идиоты, пролетают мимо, как метеоры, в направлении звездного неба Верховного Суда». Красивое определение, прямо для специальных публикаций по юриспруденции. Может, его отвергнут и не напечатают из-за «проклятой жизни» и «бесконечных идиотов». Или, что еще вероятнее, те, кто руководит этими публикациями, сами-то с дипломами.