Тайна субургана. И если я умру завтра... Среда обитания - [4]

— Слушай, друг, уходи-ка ты лучше оттуда поскорей да поступай на работу к нам в артель. Я поговорю с кем надо, чтобы тебя взяли на работу, — уговаривал его я, но Чойнхор, как я прежде, не проявил твердости духа и ответил: «Ладно. Но только не теперь. Осенью, хорошо?»

— Зачем же откладывать до осени? — перебил его я.

— На лето я хочу поехать в худон[6] навестить своих родных, а уж потом, вернувшись из худона, не пойду в монастырь, и сразу же поступлю на работу, — заверил меня Чойнхор.

— Ну, хорошо. А что вы можете сказать насчет ножа, которым был убит Чойнхор? — быстро спросил Самдана Пурэвжав.

— Это действительно мой нож, но я совершенно не представляю себе, каким образом и когда именно он пропал у меня. Ведь я постоянно носил его при себе. На следующий день после того, как мы расстались с Чойнхором, я хватился ножа, но нигде не мог его найти.

…Как только Самдан ушел, помощник Пурэвжава с горячностью, свойственной молодым людям, выложил свои догадки и предположения относительно убийства послушника, пытаясь связать этот случай с задержанием перебежчика:

— По-моему, все нити ведут к хубилгану Довчину, и он является здесь главным дирижером! Эту змею надо сейчас же хватать за горло.

Пурэвжав покачал головой.

— Спешка — плохой помощник, — заметил он. — Не надо горячиться. Хубилгана сейчас трогать нельзя. Он ни в коем случае не должен догадываться, что мы в чем-то его подозреваем. Иначе спугнем его. Нужно сделать, как говорится, ход конем, и выигрыш будет за нами.

Помолчав немного, он продолжал:

— У меня есть кое-какие соображения. Не попробовать ли нам сделать так, чтобы кто-то из наших проник в монастырь Святого Лузана под видом агента японской разведки Балдана. Там его никто не знает в лицо… Но дело это опасное и потребует от разведчика огромного напряжения сил. Свою роль разведчик должен сыграть чрезвычайно тонко, помня, что ошибается он только один раз.

Лейтенант одобрительно кивал головой, с восхищением глядя на Пурэвжава, и, когда тот кончил говорить, предложил:

— Давайте немного отдохнем, товарищ капитан, уже за полночь. Надо хоть немного поспать до утра.

— Да-да, конечно, — спохватился Пурэвжав и вышел из-за стола.

…Пурэвжав медленно шел по узенькой улочке, зажатой между высокими хашанами и спускающейся вниз под горку к окраине города, где стояла его юрта, ничем особенным не выделяющаяся среди других юрт. Он глядел себе под ноги, не замечая скопившуюся в неглубоких рытвинках воду. Мысли были заняты монастырем Святого Лузана. «Одобрит ли мое решение полковник? А если одобрит, попрошу, чтобы под видом Балдана направили в монастырь меня. Только не нужно спешить, надо взвесить все „за“ и „против“, чтобы полковник убедился в необходимости проникнуть в логово этих волков».

Погруженный в эти мысли, он незаметно подошел к своей юрте. Все давно спали. Не раздеваясь, прилег на мягкий тюфяк и сразу же погрузился в сон.

Утром жена, увидев спящего мужа, догадалась, что у него опять было трудное дело. Стараясь не греметь посудой, она тихонько начала готовить чай с молоком, мясную лапшу. Но он проснулся сам, едва она кончила заваривать чай.

— Не сердись на меня, — мягко сказал он жене, дотронувшись до ее руки. — Эти дни я совсем не вижу тебя. Вот и сегодня тоже важное дело…

— Будто у тебя бывают дни, когда нет важных дел, — перебила она его, напуская на себя обиженный вид. — Что-то я не припомню такого дня с тех пор, как ты поступил на эту работу, — примирительно сказала она и улыбнулась.

2

По описанию Балдана Пурэвжав легко нашел хашан хубилгана-ламы — просторный двор прямоугольной формы, обнесенный высоким плотным частоколом, через который невозможно было разглядеть, что делается внутри. Вот и заветная дверца, изукрашенная затейливым орнаментом. Пурэвжав тихонько потянул за шнурок, конец которого свисал снаружи. Послышался деревянный звук упавшей щеколды, дверца отворилась, и тут же раздался мелодичный звук колокольчика, возвещая о вошедшем. Узкая дорожка, аккуратно вымощенная кирпичом, вела к большой белоснежной юрте хубилгана, из которой доносился тончайший запах благовоний. Пурэвжав, войдя в юрту, отвесил по обычаю низкий поклон и поприветствовал перерожденца по-баргутски[7] Довчин встретил его весьма дружелюбно, как и всякого входящего в юрту.

Весь передний угол юрты занимал жертвенник, на котором возвышался начищенный до блеска бурхан[8]. Сам хубилган сидел, скрестив ноги, на толстых тюфяках возле низенькой деревянной кровати, покрытой дорогим ковром, на правой, мужской половине юрты. Соблюдая обычай предков, Довчин весьма радушно принял незваного гостя, предложив ему ароматный горячий чай, заправленный по национальному обычаю молоком и кусочками сала, различные восточные сладости. С лица его не сходила улыбка.

— Нет ли у вас табакерки для нюхательного табака из нефрита с золотой коронкой? — тихо спросил Пурэвжав-Балдан у хубилгана и внимательно посмотрел на него. Перерожденец вздрогнул и тут же расплылся в улыбке. Ох, как долго ждал он этих слов!

— Найдется. Сейчас такие табакерки — большая редкость. Но у настоятеля монастыря Святого Лузана Содова есть одна, — вкрадчивым голосом, почти шепотом ответил Довчин и опять заискивающе улыбнулся. — Я сразу догадался, как только увидел вас, что вы важная персона. С какими новостями прибыть изволили? — спросил он.