Тайна субургана. И если я умру завтра... Среда обитания - [2]

В настоящее время китайская военщина усилила провокационную деятельность и против МНР — первой страны победившего социализма в Азии, клевеща на ее государственный строй, миролюбивую внешнюю политику и продолжая засылать в глубь ее территории шпионов и диверсантов. Но все попытки пекинских шовинистов и ренегатов подорвать единство и сплоченность монгольского народа вокруг МНРП, как и прежде, проваливаются одна за другой. «Затаивший зло да засохнет на корню» — гласит народная монгольская мудрость. Реакционная политика Пекина, не имеющая ни малейшей перспективы, рано или поздно потерпит полный крах, ибо люди всего мира стремятся к миру и процветанию.

Жингэлэйн ДАМДИНДОРЖ

1

— Приведите нарушителя границы.

— Есть, товарищ капитан, — четко ответил лейтенант и тотчас вышел.

Арестованный, сделав несколько шагов к середине комнаты, тяжело опустился на поставленный там табурет. Голова низко опущена, заметно, что он очень ослаб. Воспаленными от бессонницы глазами он исподлобья медленно осматривал комнату, но, встретившись со взглядом Пурэвжава, отвел глаза. Это был еще довольно молодой мужчина крепкого сложения, с редкой бородой.

Капитан подвинул стул ближе к нему и начал допрос:

— Кто вы такой? Откуда родом?

— Меня зовут Балдан. Раньше жил в окрестностях Баргутской кумирни[1], но вот уже почти десять лет, как я покинул родное кочевье.

— Где вы находились все это время? С какой целью прибыли в Монголию?

— Я все скажу, — заторопился арестованный. — Мне скрывать от вас нечего, да и вряд ли я что выгадаю от этого.

Он дотронулся до руки, поврежденной во время задержания, и его лицо исказилось гримасой боли. Тогда, на границе, он, не сопротивляясь, дал себя обыскать, но, выбрав момент, неожиданно бросился на пограничника. Пограничник все же сумел с такой силой завернуть ему руку, что нарушитель сразу обмяк, вскрикнув от резкой боли в плече. Сейчас плечо распухло и ныло, не давая покоя.

Подождав, пока утихнет боль, задержанный попросил табаку. Пурэвжав протянул ему пачку и зажег спичку. Тот прикурил, с жадностью затянулся. На лбу у него выступили мелкие капли пота.

— Значит, хотите знать, с какой целью я пришел в Монголию? — переспросил он. И бросил с вызовом: — Смуту сеять — вот с какой! А если говорить откровенно, у меня есть задание от японской разведки в Харбине. Но, прежде чем продолжить разговор, мне нужны гарантии. Если мы договоримся, я готов рассказать вам все.

— О каких гарантиях вы говорите? — удивился следователь. Немного помолчав, Балдан попросил налить ему стакан воды.

Выпив воду, вытер губы тыльной стороной руки.

— Прошу сохранить мне жизнь, — изменившимся тоном произнес он. — Я всего лишь наемный бродяга, у которого нет родины, — и в голосе его послышались слезливые нотки.

— Сохранить вам жизнь или нет — будет зависеть от ваших показаний. Если вы расскажете всю правду и захотите нам помочь, мы, разумеется, учтем это. Итак, с какой целью вы прибыли? Вы прекрасно понимаете, что сейчас для нас дорог каждый час. Отвечайте! — настойчиво потребовал Пурэвжав.

Балдан долго откашливался и прочищал горло, видимо, взвешивая про себя, что говорить, что нет. Наконец начал:

— После перехода границы я должен был поселиться в монастыре Святого Лузана, который находится недалеко от вашей восточной границы, и помогать ламам[2] в их контрреволюционной деятельности. Но сначала мне нужно было получить доверительное письмо и особый знак у Довчина — хубилгана-ламы[3], проживающего в хашане[4] чуть севернее Гандана[5].

— Так. Пароль при встрече с хубилганом Довчином? — потребовал следователь.

— Я должен ему сказать: «Нет ли у вас табакерки для нюхательного табака из нефрита с золотой коронкой?» Отзыв: «Найдется. Сейчас такие табакерки — большая редкость. Но у настоятеля монастыря Святого Лузана Содова есть одна». После этого хубилган должен снабдить меня деньгами, дать отдохнуть несколько дней и отправить с письмом в распоряжение настоятеля монастыря Святого Лузана.

…Арестованного увели. Пурэвжав долго раздумывал, анализируя показания Балдана, взвешивая каждое сказанное им слово. Не кроется ли за всеми этими провокациями подготовка к новому заговору против народной республики?

— Как вы думаете, почему он так быстро раскололся? — спросил он помощника, присутствовавшего на допросе.

— По-моему, он не так глуп и, видимо, быстро смекнул, что к чему. Чтобы сохранить себе жизнь, у него остается единственный шанс — выложить нам всю правду, — ответил лейтенант, подходя к столу.

— Признаться, я тоже так думаю, — сказал Пурэвжав, доставая из пачки новую папиросу. — Но, как говорят, поживем — увидим. Это предположение будет доказано или опровергнуто в процессе нашей работы. Завтра прежде всего нужно будет еще раз допросить секретаря ревсомольской ячейки Самдана. Убийство Чойнхора — послушника хубилгана Довчина, которое, кстати, еще не раскрыто, — дело весьма темное.

Пурэвжав достал из шкафа дело об убийстве послушника Чойнхора и снова обратился к помощнику:

— Не верю, что убийство послушника — дело рук секретаря ревсомольской ячейки. Ведь они были закадычными друзьями. Но если убийца кто-то третий, то смотрите, что получается. Неизвестный, убивший Чойнхора ночью на безлюдной улице, специально оставляет на месте преступления нож, на рукоятке которого вырезано имя Самдана, чтобы направить следствие по ложному пути. На предварительном допросе Самдан показал, что нож действительно принадлежит ему. Не кажется ли вам, что все это выглядит довольно странно? — подводя итоги, задал вопрос Пурэвжав.