Тайна спящей царевны - [4]

Тысячи зерен невидимых вдруг всколыхнулись,

Дрогнули, как одно, и начали во мне прорастать.

Ростки зеленые, такие нежные, множатся внутри,

Словно я степь, и вот уже травами, травами звенящими,

Окутана я, я шелест их, я зелень их, я шелк их.

Травы заглушали все, они стелились в ней мягким зелёным ковром, и не было ничего, кроме бурлящих соков, хрупкого шелеста, такого приятного, окутывающего, обволакивающего. Алай поддавалась, купалась, нежилась в зеленой реке, пока вдруг не осознала, что ослепла. Нет, глаза её не подводили, но то, другое, большое, сквозь время и расстояния, того не было. Зелёная река баюкала её в своих травах, накрывая её с головой, и вот уже нет Алай.

Алай лежала среди трав под звёздным небом, звёзды смотрели ей прямо в глаза, вопрошающе, призывно, с надеждой. Они не могли быть немыми, они хотели, чтобы их слышали. Шелестели травы, едва слышно, укрывая свои тайны в корнях. Там, в долине, жили люди, с которыми она была связана непонятным ей образом. Вокруг был мир, нити к которому были у неё в руках. И там же, в долине, был человек, один-единственный, который стоил всех нитей, всех путей, всех пространств. Она прижала руки к груди. Что ты делаешь, Алай? Что делаешь?

Небо нависло над ней, почти соприкасаясь с землей, Алай была словно чудесная жемчужина в раковине, сокрытая от всех. Здесь и сейчас она должна родиться заново, единожды и навсегда. Девушка закрыла глаза. Ей почудилась песня, такая тихая, что, казалось, звучит в унисон стоявшей вокруг тишине. Голос был ласковый, слов не разобрать, они просто сливались в напевные звуки. Алай почувствовала что-то родное в этом голосе, в непонятных словах. Она любила этот голос, эту песню, она не хотела с ней расставаться.

«Пой», — сказала она в неизвестность. Такой красивой песни не слышала она никогда, в ней сплетались падающие звезды, горные вершины и холодные ручьи, щебет птиц, шепот травы, распускающиеся цветы по весне, хруст снега и кружева снежинки, ягненок, прижимающийся к матери, мяуканье рысят, эта песня обнимала собой весь мир, не забывая никакой мелочи. Алай напрягала слух, чтобы услышать хоть слово, ей так хотелось запомнить, о чём поется, не забыть бы, не забыть. И вдруг до неё донеслось ясно:

Там, где нет мира, была соткана песня

И отпущена на свободу,

Она была ветром, она была птицей,

Она искала одну-единственную дорогу:

Она искала сердце, из которого литься.

Там, где мир спрятан горами,

Между травами и небесами,

Она нашла уста,

В которых стала словами.

Ты, моя песня, данная свыше,

Ты началась, когда меня не было.

Ты закончишься, когда меня не будет.

Ты звучишь из сердца моего,

Ты поводырь между землей и небом,

Ты отводишь беды,

Ты спасаешь от смерти,

Ты зовешь за собой и знаешь ответ,

Как рождаются звезды, травы и люди.

Ты оберег земли моей, людей моих.

Сердце будет оплакивать жертву мою,

Но я тебя слышу и отныне пою.

«Мой голос, — она улыбнулась. — Мой голос и моя песня».

Как предать любимого человека, как солгать и быть жестокой? Внезапно Алай пронзила сильная боль, от которой хотелось согнуться, лечь на траву и лежать, не вставая. Страдания её брата, её собственная тоска и отчаяние слились воедино. Что ж, Алай, пришло время жертвоприношений. Вымолить бесчувствие, когда твоя способность — чувствовать. «Я бы никогда не предала тебя, я бы любила тебя вечно, я…»

Но губы должны вымолвить иное, то, что навсегда изменит их жизнь.

— Я хочу подарить тебе амулет, — она протянула ему золотую фигурку оленя с головой грифона. — Где бы ты ни был, он убережёт тебя в самые трудные минуты.

Улагаш шагнул к ней, хотел обнять, но Алай сказала властно и холодно:

— Прежде выслушай меня. Сегодня духи говорили со мной, тебе предстоит долгая дорога. Ты не можешь остаться с племенем, ты должен уйти. Твой путь лежит на запад, в войска скифского князя.

— Что ты говоришь, Алай? Любимая моя, почему ты отсылаешь меня?

— Это воля духов, я не в силах что-либо изменить.

— Если так, пойдём со мною, Алай. Мы не можем разлучиться. — Он ещё до конца не верил, что всё происходит всерьез.

— Ты уйдёшь один. А я останусь. Я принадлежу духам и племени, моя судьба — служить им.

— Что за твари, эти духи? Где они? Я не вижу их!

— Прощай, Улагаш.

— Где они, скажи? Почему они имеют такую власть над тобою?

— Духи повсюду. Они говорят мне, чтобы ты уходил. Твоя жизнь не здесь. Не я — твоя жизнь. — В её руках был холод, почти лед. Она вложила ещё немного ненависти в его сердце и почувствовала, что всё кончено. Он не простит. Никогда.

— Тогда оставайся с духами, ведьма. — Он развернулся, чтобы уйти. И бросил в темноту:

— Я не думал, что ты предашь меня. Лучше бы подарила мне смерть…

Когда Улагаш ушёл, она заплакала. Одиночество отныне будет её вечной участью. Больше никто из людей не подойдёт ближе, чем он. Никто. Алай плакала, размазывая синюю ритуальную краску по щекам. Потом закричала в небо злые слова, но небо не отозвалось, духи безмолвствовали. Люди грелись вокруг костров, с любимыми, с семьями, разговаривали, смеялись и только Алай, молодая шаманка, сидела одна посреди плато, раскачивалась и пела заклинания, заклинания о себе самой, которым не суждено было подействовать. «Мы ещё будем вместе», — всхлипывала Алай, но это не утешало её, знающую всё наперёд. Такого будущего она не хотела, но лавина жизни не спрашивала о её желаниях, все для неё было предуготовлено, только Алай не знала, кем и когда.