Тайна совещательной комнаты - [34]

— Это вот… — заговорил Петрищев, может быть, первый раз в этой комнате, стесняясь, развернул бумажку и прочел: — «Да воззрением на Святую Троицу побеждается страх ненавистной розни мира сего». — Больше уж ничего он не умел пояснить, только вжал голову в плечи.

— Ну и что? Чушь какая-то, — сказала Роза, расставляя для убедительности английские акценты. — Может быть, это будет на меня давить и мешать выполнять гражданский долг отправления правосудия. Мне тут не надо вот этого вот.

— Это же ветхозаветная Троица. — Океанолог миролюбиво улыбнулся ей от шахмат своей улыбкой, против которой трудно было что-то возразить. — Это же даже не Спас, это Ветхий Завет, он у христиан и у мусульман один и тот же, Роза.

— Да пусть стоит, — сказал Журналист. — Допустим, картина. Красиво даже. А текст вообще классный. Спиши слова… — Кузякин протянул руку, в которую Медведь робко сунул свою бумажку, и некоторое время вдумчиво вчитывался: — «Да воззрением на Святую Троицу побеждается страх ненавистной розни мира сего»… Петрищев, откуда ты это взял?

— Это иноки, — пояснил Петрищев, краснея угреватым лицом, — Так они Рублеву объяснили, когда попросили икону написать.

— Блин! — сказал Журналист. — Редактура! Чувствуется, люди голову ломали.

— Ну ладно, пусть стоит, — неожиданно согласилась Роза.

— А я фотографии свои принес, хотите посмотреть? — стеснительно, как начинающий поэт с редактором, заговорил с Журналистом Фотолюбитель. Не встретив сопротивления, он достал из портфеля пакет с фотографиями и выложил их перед Кузякиным на стол.

Кузякин стал смотреть, стараясь быть снисходительным и не показывать скуки.

— Что же, вполне профессионально, для газеты подошли бы, — сказал он. — Но сюда фотоаппарат нельзя пронести, с разрешения судьи, а он не разрешит.

— Можно мне посмотреть? — спросила учительница сольфеджио и стала перебирать снимки, на которых были изображены жанровые портреты разных людей, снятые на улице: продавщица выглядывала из ларька, гаишник нагнулся к открытому окну машины, прохожий в задумчивости остановился у витрины… — Да вы настоящий художник, вы что-то сумели услышать там, — сказала Алла, увлекаясь фотографиями: вот парень и девушка увидели друг друга на мосту, вот встретил голубя на бульваре только что научившийся ходить ребенок… Она посмотрела на Рыбкина с удивлением: — В них есть что-то истинное, в ваших снимках.

— Это я на плохонькую технику снимаю, объектив нужен специальный для такой съемки, и лучше «Никон», — объяснил польщенный фотограф. — А откуда у радиоинженера «Никон» с телеобъективом, он три тысячи баксов стоит, разве что «Жигули» мои старые продать…

— Вы только людей снимаете или также пейзажи? — Алла говорила с ним без лести и даже как бы сама с собой, но Фотолюбитель мгновенно расцвел.

— Только людей, — начал он объяснять, уже не видя ни Журналиста, ни Старшины и никого вокруг, — и не просто людей, а меня интересует тема встречи. Я снимаю все, что только вижу по этой теме. Вот, скажем, люди встречаются, а могли бы и не встретиться никогда. Вот, скажем, нас четырнадцать человек тут, а как это вышло, что все мы здесь?

— Понятно, — сказала Алла. — И вы думаете, что это все случайно?

— Я думаю, да, — с жаром сказал Фотолюбитель. — Но это не важно. Важно, что встреча…

В дверь заглянула секретарь судебного заседания Оля:

— Перевозка приехала, сейчас будем начинать…

Присяжные потянулись в зал.

Пятница, 30 июня, 11.30

Готовясь начать заседание, Виктор Викторович привычно оглядел зал, где всегда была только мама Лудова, и увидел рядом с ней мужчину в ковбойке, который сидел, словно вцепившись в скамейку. Кузякин уже узнал в нем три дня назад оправданного Палыча, за ним узнали другие видевшие его присяжные и наконец Лудов, которому и в голову не приходило увидеть тут бывшего сокамерника, да и изменился он сразу на воле. Человек в зале старался не смотреть на Лудова, но взгляды присяжных, которые не могли удержаться и косились в ту сторону, не укрылись от прокурорши.

— А кто это у нас сегодня в зале, ваша честь? — спросила она судью.

— А я… Я публика, посмотреть пришел, — отозвался Палыч глухо, не вставая с места и еще сильнее вцепляясь в скамью.

— Товарищ публика, вы можете не отвечать прокурору, — сказал Виктор Викторович, распушив усы и почти не скрывая раздражения самоуправством прокурорши. — У нас открытое судебное заседание, вы можете сидеть и слушать, но если будете нарушать порядок в зале, мне придется вас удалить, уж знаете ли уж.

Палыч благодарно закивал, отводя глаза.

— Государственный обвинитель, вызывайте вашего свидетеля…

Прокурорша растерялась: что-то тут было не так, но никакой инструкции на такой случай она не могла вспомнить. Она выглянула из зала, чтобы вызвать свидетеля, но в фойе сначала махнула рукой Тульскому. Он встал со скамейки, где сидел безучастно, делая вид, что ждет вызова в соседний судебный зал.

— Ты знаешь того мужчину в клетчатой рубашке? — Она специально оставила дверь в зал приоткрытой, чтобы Тульский мог его увидеть.

— Знаю, — сказал Тульский, даже не поглядев, — Выяснил уже. Это сокамерник Лудова по изолятору, его три дня назад в соседнем зале присяжные оправдали.