Тайна Шампольона - [3]
Тщеславен ли я? Я, Фарос-Ж. Ле Жансем, издатель, но главным образом востоковед, утверждаю, что, несмотря на все ужасы и перегибы, мало найдется эпох столь же ослепительных с точки зрения человеческого разума.
Я полагаю себя вправе произносить подобную сентенцию, ибо телосложение мое и образование нисколько не подвигли меня присоединиться к суматохе моего времени.
Время? Чем больше проходило времени, тем лучше я себя чувствовал. Порой даже начинали говорить о чуде. Мой отец не без гордости любил напоминать о надежности Фаросской башни, которая простояла до 1302 года нашей эры, прежде чем обрушиться…
Шли месяцы, годы. Я учился хорошо. И все уступили, когда я заявил о своем желании изучать восточные языки. Дальнее родство с генеральным консулом Франции, служившим в Египте, стало мне залогом.
— Пусть Фарос делает то, для чего он создан! — решительно сказал отец.
Я изучил арабский, турецкий и персидский. Я был готов для Востока, воспламенен идеей отведать его хмельной вкус.
В мечтах я, паломник искусства и науки, уезжал туда, чтобы нести знания, и возвращался обогащенный тайным умением древних. Мои дорогие родители думали, что я стану домоседом и что занятия мои будут не столь славными. Я же считал, что мое предназначение увянет, если полная приключений жизнь, к которой я так стремился, покорится обязательству перед какой-нибудь Национальной типографией, где я должен буду упражнять свое перо и свою энергию только в библиотечных боях. Если несколько лет жизни, что у меня еще оставались, пройдут над пыльными бумагами, время остановится. Для чего тогда жить? — думал я.
Но однажды судьба моя приняла совсем иной оборот.
Мой шанс звался Ланглес.[3] Этот замечательный востоковед в последний момент отказался присоединиться к экспедиции в Египет, возглавляемой Бонапартом, и вместо него выбрали Фароса-Ж. Ле Жансема. Я, ученый, приговоренный к изучению всякой макулатуры, теперь отправлялся открывать то, что было для меня настоящей жизнью: расшифровку иероглифов. Что могло быть лучше для Фароса-Ж.?
В самую последнюю минуту судьба моя испытала настоящее потрясение. Я смог поехать в Египет, мои следы могли теперь слиться со следами Бонапарта. В Александрии и других местах я гладил роскошные памятники фараонов, я видел, как они появляются из песков Нила и презрительно посмеиваются над нами с высоты своего тысячелетнего великолепия. Что они нам говорили? Не скрывался ли за иероглифами, которые мы нашли, некий сезам, кой мог привести нас к истокам всего мира? Сей вопрос не давал нам покоя.
То, что стало смыслом моего бытия, то, о чем я собираюсь здесь поведать, что я разделил с двумя своими друзьями, казалось, уже дало ответ на этот вопрос, ибо я поверил в чудо, связанное с талантом одного человека. Я имею в виду Жана-Франсуа Шампольона, расшифровщика фараоновых надписей, который 14 сентября 1822 года наконец-то воскликнул:
«Я понял!» Разум одного человека оказался мощнее, чем тысяча других гениев — оттого я и могу теперь написать эту удивительную историю.
По крайней мере, я так думал многие годы, пока не понял, что дело, которому я посвятил значительную часть моей жизни, гораздо таинственнее, чем можно предположить. Чем мог предположить я. Имя Шампольона оказалось связано с невероятной тайной, о которой и будет рассказано ниже.
Огюст Курселль и его преемники должны хранить сей документ, каковой я мучительно заканчиваю, пока тот не пожелтеет за полтора века под замком. И пусть они не усомнятся: соблюдая эту инструкцию, они не просто исполняют последний каприз старика; разоблачения, содержащиеся в этой повести, а равно значимость затронутых персонажей, позволят любому читателю понять, отчего я требую столь длительного молчания.
Также это и повествование тех, кто был участником или простым свидетелем событий, в которых смешались история и судьба их наиболее известных творцов. Бонапарт, ставший Наполеоном, — их составляющая. Он — как бы главная зала. А Жан-Франсуа Шампольон — это замок свода.
Я упомянул императора. Это лишь один из аспектов данного документа, но в 1854 году, когда я пишу эти строки, публиковать сию историю воистину было бы опасно. После государственного переворота 2 декабря 1851 года к власти пришел режим нового Бонапарта,[4] выходца из его семьи, и тот не замедлил провозгласить себя императором французов. Все, что имело отношение к его знаменитому предку, отныне стало святым и подвергается строжайшей цензуре.
Рассказывать о некоторых тайнах, имеющие касание к экспедиции в Египет, разоблачать цель расшифровки (и уж тем более ее результаты) сегодня было бы, по моему разумению, поступком весьма неосторожным. Действительно, существует такая правда, кою в настоящий момент не следует отдавать в руки людей. Станет ли мир мудрее через сто пятьдесят лет? Я надеюсь. Но не мне об этом судить. Что же касается других аспектов данного дела, к коим в прямом и переносном смысле относятся и некоторые иностранные лица, — я вообще не верю, что моя эпоха в силах будет понять.
«Я ничего не могу объяснить», — прошептал я издателю Огюсту Курселлю, вручая ему рукопись. Он всегда был моим другом и пообещал сохранить эти бумаги. Я знаю, что он сдержит слово. Наш договор обязывает и его наследников ничего не читать до 1 января 2004 года. Я заранее прошу у них прощения за гнусную пытку, коей подвергаю их любопытство, но сия благая жертва, полагаю, оправдает доверие, которое я им заранее оказываю; и если, как я надеюсь, этот текст дойдет до того, на кого укажет время, мы преуспеем в первой части нашего предприятия: не обнаружить нашу невероятную тайну до нужного времени и часа.
Кто убил гениального ученого?!По версии полиции — ультраправый фанатик, пытавшийся «заткнуть ему рот»…По версии друга и адвоката погибшего — издатель, скрывающий опасную тайну…По версии подозреваемого издателя — убийства вообще не было…Так что же все-таки случилось?Может быть, ключом к разгадке преступления станет старинная рукопись, случайно обнаруженная в роскошном ресторане?
1898 год, приключения начинаются в Тифлисе и продолжаются в Палестине, в Лондоне, в Венеции и на Малабарском побережьи Индии. Самые захватывающие эпизоды в Абастумани, где в это время живет наследник цесаревич великий князь Георгий Александрович…
Иллюстрации художника С. Бродского.
Повести и романы, включенные в данное издание, разноплановы. Из них читатель узнает о создании биологического оружия и покушении на главу государства, о таинственном преступлении в Российской империи и судьбе ветерана вьетнамской авантюры. Объединяет остросюжетные произведения советских и зарубежных авторов сборника идея разоблачения культа насилия в буржуазном обществе.
Тевтонский орден... В России он прежде всего ассоциируется с немецкими псами-рыцарями, германской экспансией на восток, Ледовым побоищем и нацистами, провозгласившими себя наследниками ордена. В уникальном исследовании Вильяма Урбана на фоне истории континента представлена почти трехсотлетняя история ордена – от его основания до упадка Война в Святой земле – и крестовые походы в Ливонии, территориальные столкновения с Польшей – и крещение Литвы, битва при Танненберге – и конец ордена в Прибалтике. Таковы вехи истории ордена, летопись его побед и поражений...
Драгоценные камни…Они переходят из рук хозяев к ворам и контрабандистам, а затем — к купцам, ювелирам, новым владельцам.Они всегда оставляют след…Кэтрин Стерн, страстно увлеченная историей камней, сквозь времена и расстояния прослеживает странный, загадочный, опасный путь драгоценности, которую некогда носила Елизавета Английская…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В «Милезии», модном публичном доме Афин, обнаружен труп влиятельного политика Анита — одного из главных обвинителей философа Сократа, чьи идеи, как принято считать, подрывали сами основы государства. Подозреваемых несколько — скандальный комедиограф Аристофан, врач Диодор, сын покойного Антемион и гетера Необула. У всех — веские причины желать смерти политика. Но кто бы ни совершил это деяние, в проигрыше окажется хозяйка «Милезии» Аспазия, а этого ее друг софист Продик допустить не может — и потому берется за расследование, которое столкнет его с кровавой изнанкой политической жизни Афин.Необычный историко-криминальный триллер испанского писателя Игнасио Гарсиа-Валиньо «Две смерти Сократа» — впервые на русском языке.Предуведомление координатора проектаИдеи могут убивать.
XIX век на исходе. Нью-Йорк, уже ставший вселенским Вавилоном, потрясен чередой неслыханных доселе зверств. В городских трущобах убивают детей, и увечья, которые наносят им, от раза к разу все изощреннее. Исполняется некий кровавый ритуал, а полиция не способна решить эту жуткую загадку. Будущий президент США Теодор Рузвельт собирает группу специалистов, для которых криминальные расследования — дело такое же новое, как и для профессиональных детективов. Так на сиену выходят выдающийся психолог-алиенист Ласло Крайцлер, репортер уголовной хроники газеты «Таймс» Джон Скайлер Мур, первая» истории женщина-полицейский Сара Говард и детективы сержанты братья Айзексоны — сторонники нетрадиционных методов ведения следствия.
Таинственной мумии – 33 века. У нее смяты ребра, сломаны руки, изрезаны ноги, а между бедер покоится мужской череп. Кто была эта загадочная женщина? Почему ее пытали? Что означают рисунки на ее гробе? И почему она так похожа на Нефертити?..Блистательный медицинский иллюстратор Кейт Маккиннон, в которой пробуждается «генетическая память», и рентгенолог Максвелл Кавано, египтологи-любители, вместе отправляются в далекое прошлое на «машине времени» современных технологий – чтобы распутать клубок интриг и пролить свет на загадку, что древнее самих пирамид.
В блистательном продолжении мирового бестселлера «Алиенист» Калеб Карр вновь сводит вместе знакомых героев — Ласло Крайцлера и его друзей — и пускает их по следу преступника, зловещего, как сама тьма. Человека, для которого не осталось уже ничего святого.