Тайна серебряной вазы - [45]

Пановский, обводя взглядом стены и почти уже не слушая отца Амвросия, вдруг подумал, что пропавшая икона из особняка князя Ордынского могла бы оказаться и в каком-нибудь храме или хоть вот на подворье. В келье иеромонаха икон вон какое множество. Пановский приблизился к одной из них – постоял с минуту, качаясь на каблуках сапог, потом подошел ко второй – она была темная, ее Пановский не стал рассматривать.

– Скажите, отец Амвросий, – поинтересовался Пановский как бы вскользь, возвращаясь к большому столу, – а принимаете ли вы в дар иконы?

– Принимаем, если кто-то приносит в дар. Вот, как, например, образ святого Николая в дорогой ризе, – он указал перстом в правый угол, – его пожертвовал еще к освящению нашей часовни купец Полежаев.

– Имеются ли и другие?

– Да, в часовне есть несколько, правда, все они очень скромные, от небогатых людей в дар получены.

Пановский с сомнением искоса глянул на иеромонаха, опершегося ладонью о столешницу, – неужели устал? А с виду очень, очень крепкий. Может, недуг какой точит, ведь и святые отцы земным испытаниям подвержены и болезням. Или не случайно побледнел Амвросий?

– Отец Амвросий, – голос Пановского стал вкрадчивым, – а каким образом вы проверяете, не краденая ли подаренная икона?

Иеромонах закашлялся, согнувшись и почти отвернувшись от гостей. Потом справился с приступом, выпрямился и ответил, глядя «Эрямо в глаза Пановскому: ,, – Каждая икона сама о себе все говорит До последнего слова, скрыть ничего не может.

Перед краденой иконой и свечи гаснут. Ее долго отмаливать надо.

– Простите, отец, если я вас невольно обидел, – Пановский пытался говорить как можно дружелюбнее. – Мы отняли у вас много времени. Благословите нас, грешных.

Иеромонах перекрестил Пановского и его агента:

– Ступайте с миром, да хранит вас Бог.

Пановский и агент поклонились иеромонаху и вышли за дверь. Там их уже поджидал монах, который и привел их сюда. Он проводил гостей во двор, где подручный шефа сверхсекретного бюро давно все выяснил у послушника и теперь стоял у ворот, поглядывая с нетерпением на улицу.

Выйдя из подворья, Пановский остановился и с удовольствием втянул в себя свежий морозный воздух. Только здесь, на улице, Пановский понял, как тревожил его во время беседы устоявшийся густой запах ладана, елея, воска в келье иеромонаха. Оба его агента закурили.

– Заходил ли кто-нибудь на подворье? – взглянул острыми серыми глазками Пановский на промерзнувшего агента.

– Никак нет, – ответил тот и просительно добавил: – Не заглянуть ли нам в трактирчик – страсть как согреться изнутри хочется, околел от холода.

– А что этот детина с колуном тебе интересного рассказал? – не обращая внимания на просьбу своего подчиненного, продолжал допрашивать Пановский.

– Ничего не знает, говорит, никого не помнит. Дурачком прикидывается. А может, и впрямь не до подворья ему еще. Все норовил мне про свою зазнобу рассказывать, за другого пошла, а он с горя сюда подался.

– Ладно, хватит брехать, – оборвал его шеф. – Идите загляните в трактир. Но не надолго. Потом один останется здесь – приглядывать за посетителями подворья, другой отправится на извозный двор Макарова, на Васильевском. Надо побеседовать с извозчиком номер 2126. Выяснить, где живет барышня, которую он вчера от особняка князя Ордынского отвозил домой. Все.

Он кликнул проезжавшего извозчика, вскочил в коляску и вскоре уже ехал по Невскому проспекту, шумному, многолюдному, живущему своей обычной жизнью, не знающему, какая катастрофа ждет его и все государство российское, если он, Пановский, не найдет того, что ищет. А ведь сегодня он должен послать шифрованный доклад Государю в Крым. Как ему доложить, что дело, сначала так удачно двигавшееся, давшее блестящие результаты за несколько месяцев работы, вдруг застопорилось, завертелось на месте – не сдвинуть, не прихлопнуть?

Все, буквально все ниточки ускользают из рук, как только пытаешься за них ухватиться. Вот и этот иеромонах Амвросий с подворья Благозерского монастыря. Не то странно, что он явно что-то недоговаривал, был явно настороже. А странно, что он даже не поинтересовался полномочиями гостя, не спросил его, Пановского, имени. Что это – монашеское смирение или слишком хорошая осведомленность?

Глава 14

– Итак, мои милые барышни, – профессор Муромцев закончил завтрак, – надеюсь, ваша поездка в Академию художеств будет приятной. Брунгильда, доченька, мне нравится твоя настойчивость в овладении музыкальной техникой, но, пожалуй, сегодня тебе стоит уделить внимание выезду. Художники – люди зоркие, чувствительные. Вдруг кто-нибудь захочет написать твой портрет?

Брунгильда покраснела, уловив иронию в голосе отца.

– Николай Николаевич, не смущай девочку, – защитила дочь Елизавета Викентьевна, она и сама бы не возражала иметь хорошие живописные портреты дочерей.

– Барышни, – добродушно поддразнивал их профессор, – там будет самая разношерстная публика. Аккуратнее с любезниками, не вздумайте принимать в подарок новых говорящих попугаев, а если не сможете устоять, проверьте, пожалуйста, его лингвистические способности заранее. – И уже серьезно продолжил: – Вечером, друзья мои, поедем в гости. Дмитрий Иванович Менделеев пригласил. Давно я не был у него дома – с тех пор, как он ушел из университета и поселился на Кадетской линии. Но теперь он уже там не квартирует.