Тайна серебряной вазы - [25]

Третье. Откомандировать следом за княгиней Ордынской в Ярославскую губернию человека, который потом перед отъездом получит конкретные инструкции из уст самого господина Пановского.

Глава 8

На выполнение указаний Пановского его подчиненным потребовались сутки. Специально проинструктированный агент отправился следом за печальным обозом вдовы князя Ордынского в Ярославскую губернию. Швейцара в особняке заменили агентом, сам особняк окружили еще более многочисленными наблюдателями. Перед шефом сверхсекретного бюро лежала на столе сводка за последний месяц, составленная по данным полицейских участков, – о мертвых, потерянных и подброшенных младенцах. Пановский быстро пробежал глазами длинный перечень новорожденных, поступивших в Воспитательный дом. Именно туда в первую очередь заблудшие матери – деревенские Доротеи – несут «плоды запретной любви», оставляя в пеленках записки: «рожден тогда-то, крещен, имя такое-то», в Воспитательный дом незаконнорожденных младенцев приносили и акушерки, и даже отцы; младенцев до года, найденных в подъездах, на вокзалах, у дверей квартир, у полицейских участков передавали туда и городовые. Список был длинный, он включал сотни три имен, и Пановский отложил его на время и переключил внимание на полицейские отчеты.

Все мертвые или найденные живые младенцы явно имели низкое происхождение, об этом свидетельствовало тряпье, в которое были завернуты несчастные, сопроводительные записки запутавшихся дурех, да и другие приметы. Единственный случай, когда в сводке отсутствовали указания на привычные детали, – случай в ширхановской булочной. Описанный в сводке серым суконным языком протокола, случай этот показался господину Пановскому забавным, но он тут же обратил внимание на адрес: угол Н-ского проспекта и Большой Вельможной улицы. «Подозрительно близко от княжеского особняка, – подумал он, – придется наведаться в полицейский участок. Лучше самому удостовериться, что и здесь идет речь о какой-нибудь бродяжке, бросившей своего ребенка».

Через час господин Пановский вместе с двумя сопровождающими его лицами прибыл в полицейский участок к Карлу Иванычу Вирхову. Предъявив следователю свои бумаги, наделяющие его неограниченными полномочиями и заверенные личной подписью Государя, Пановский уселся, развалясь, на стуле и скомандовал:

– Итак, докладывайте, господин Вирхов, о происшествии в булочной Ширханова.

Карл Иваныч был неприятно поражен. Всякие мысли пронеслись у него в сознании, пока он разглядывал бумаги Пановского, всякие мысли проносились у него в голове и сейчас, когда он стоял и не знал, с чего начать. Ситуация казалось ему чрезвычайно дикой – какие особые и неограниченные полномочия нужны для разговора о заурядном случае?

– В рождественскую ночь, – начал Вирхов, – примерно в четыре часа, меня вызвали к управляющему булочной на углу Н-ского проспекта и Большой Вельможной. Там, в витрине, обычно запираемой на ночь ставнями, в связи с христианскими торжествами была устроена живая картина – чучела библейских животных, скотины, как бы в пещере, завешенной еловыми ветками, и младенец в яслях. Так вот в ту ночь замок со ставней витрины был снят, а младенец, искусно выпеченное изделие, просто произведение искусства, – так вот хлебобулочный младенец исчез, а вместо него в ясли, то есть в корзину, подложили настоящего младенца, мужского пола.

– Мужского пола, – с ужасом проговорил Пановский и резко рявкнул: – Каковы ваши выводы, господин Вирхов?

– Попытка грабежа. Младенца-то хлебного украли. А заодно живого подбросили – пусть, дескать, богатые люди кормят.

– Так младенец был жив?

– По заключению врача – нет. Младенец не подавал признаков жизни. Верно, замерз.

– Обнаружены ли следы взлома?

– Замок сняли профессионально – скорее всего, действовал какой-то воришка. Сейчас ищем. Сам замок мы нашли на следующий день довольно далеко от места преступления. Его бросили на соседней улице. Произведенный по свежим следам осмотр места происшествия позволил сделать вывод: в глумливом преступлении участвовали двое, на свежей пороше четко отпечатались следы двух, типов – маленькие, женские, и большие, скорее всего мужские. Розыск преступников ведется, я предполагаю, что это какая-нибудь сомнительная парочка из наших трущоб, пьянчужки, воришка со своей беспутной подругой. Что делать, нищету никак не искоренить. Городовые, дворники опрошены, свидетелей происшествия нет, ничего странного не замечено, хотя ночь выдалась беспокойная, многие жильцы возвращались поздно из церкви – ночь-то рождественская.

– Хорошо. Опишите младенца. Во что он был завернут? Были ли какие-то особые приметы, или это обычное подвальное отродье?

– Нет, младенец вполне обычный. И не в лохмотьях, – сказал с удивлением Вирхов.

– Конкретней, черт возьми, – рассердился Пановский, чувствуя неладное.

– Он был в одной пеленке, белой, обычной. Правда, кажется, неплохого качества.

– Неплохого или хорошего?

– Да, хорошего, – раздраженно признал Карл Иваныч.

– Надеюсь, вы приобщили ее к вещественным доказательствам? Хотелось бы на нее взглянуть.

– Описание пеленки содержится в протоколе. Сама же она отправилась с телом в морг Обуховской больницы.