Тайна семейного архива - [50]

Впервые Кристель с трепетом вошла за кулисы, где все было неестественно ярко и аляповато, но сладко пахло гримом. Она стояла очарованная, уже представляя, как будет рассказывать об этом дома, но в это время ее чуть не сшиб с ног каким-то бревном откровенно пьяный человек в синей робе и, вероятно, разразился ругательствами. Тут же прозвенел звонок, вокруг все задвигалось в непонятном Кристель ритме, и, почувствовав себя не в своей тарелке, она вышла в пустое фойе, решив, что и не надо человеку быть там, где ему быть не положено.

Ближе к ночи она звонила домой, Хульдрайху, убеждалась, что в «Роткепхене» все хорошо, и проваливалась в тяжелый сон без сновидений.

Через неделю такой жизни ее стала мучить бессонница. Как-то, не выдержав, Кристель решила встать и пройти на кухню выпить минеральной воды, которую она покупала в немыслимых количествах. Воду эту, кроме нее, никто не пил, но бабушка держала бутылки в холодильнике и строго за ними следила. Накинув халат, Кристель ощупью стала пробираться среди труднопроходимых даже днем сундуков, старых шкафов и готовых упасть на голову велосипедов. На кухне горел свет, и она, мельком бросив взгляд на часы, показывавшие половину второго, не веря глазам, увидела за столом Сандру в полудетской пижаме с аппликациями и бантиками, а напротив – опустившего темную голову «зафпоуста». Вероятно, они сидели уже давно, потому что в пепельнице дымилась гора окурков, а на столе стояло несколько стаканов, по обыкновению, с варварски использованной заваркой. Кристель сразу же расхотелось спать, стало интересно и весело.

– Доброй ночи, Сережка! – звонко воскликнула она, но ответом было недоумение. Лицо Сандры из сосредоточенного слишком быстро стало веселым, а Сережка положил крупный небритый подбородок на переплетенные пальцы.

– И ты стала полуночницей! Ну, доставай свою воду и садись. Сережка, – Сандра бросила на «зафпоуста» косой взгляд, – заскочил после театра, сегодня Вагнер, сама знаешь его гигантоманию, а тут хоть чаю выпить…

– Конечно, – согласилась Кристель, – но крепкий чай есть плохо перед ночь.

– Ничего, Кристель, русскому человеку такой чай как снотворное, – с нескрываемым, но не обидным любопытством глядя на нее, проговорил Сережка, – сейчас приду домой и засну как убитый, ей-богу.

– Но ваше метро? Ваша жена?

Оба русских громко расхохотались, но «зафпоуст» все же заторопился уходить.

– Сладких снов, девчонки! – он наклонился к Сандре, касаясь ее горячей даже на вид щекой, а потом, чуть помедлив, поцеловал и Кристель в краешек рта. Губы «зафпоуста» тоже были горячими и почему-то с привкусом не чая, а вина. – Я сам, – сделал он предупреждающий жест уже приподнявшейся Сандре и ушел, неслышно прикрыв двери.

Какое-то время девушки сидели молча. Сандра задумчиво гладила края граненого стакана, такие Кристель видела у себя только в музее.

– Ну, спать, – потянулась Сандра, и снова было в ее движении что-то неискреннее.

– У тебя с Сережка лав-стори? – вдруг напрямую спросила Кристель, чувствуя, что ей не просто интересно, а почему-то очень важно это знать.

– Пожалуй, нет… Уже нет. – Словно обрадовавшись вопросу, почти с радостью ответила Сандра. – Нет. Понимаешь, ему сорок лет, он безумно интересный, ну, по-человечески талантливый, щедрый… но он… никакой.

– Как «никакой»? – Мысленно Кристель представила себе сильные руки и по-детски добрые глаза на лице, мужском до неприличия, слишком откровенно мужском… – Он вполне… какой.

– Ах, нет, нет, нет! – В голосе Сандры зазвучали горячность и тоска. – Да, он настоящий и в то же время совершенно никакой. Он много знает, но от его знаний нет толку, он добр, но приносит всем только зло, он умен, но он глупо лжет, он… мог бы быть изумителен в постели, но он… ленив. – И, хитро прищурившись, Сандра закончила по-русски: – Словом, знаешь, он настоящий русский мужик, то есть, ни рыба ни мясо, не мычит не телится.

– Что-о!? Почему рыба, мясо? И корова?

– Дурочка ты моя! – Сандра ласково, почти по-матерински обняла Кристель за тугие плечи под махровым халатом и повела из кухни. – Не лезь ты в это. Нам и самим не разобраться.

__________

Через пару недель Кристель решила совершить маленький подвиг – пойти погулять по Невскому проспекту безо всяких провожатых и стараться при этом говорить исключительно по-русски. Стояло преддверие весны, какое в предгорьях Альп бывает в самом начале марта, а здесь, над суровой сизой рекой приходится лишь на конец апреля. Кристель шла через мост, где с фонарных столбов сползали какие-то чугунные груды, по словам Сандры, всяческие овощи и фрукты, и старалась дышать легко и свободно, несмотря на поток отвратительно дымящих машин. В этот день, когда над городом светило не по-северному яркое солнце и даже страшная крепость тонула в зеленоватых облаках набухающих почек, Кристель все казалось прекрасным. Первый шок прошел, она все свободней ориентировалась в немыслимых сочетаниях русских слов, а также в этом непонятном стремлении в одном бесконечном предложении говорить о тысяче не согласующихся друг с другом вещей. Ей даже удалось наладить кое-какой распорядок дня (для этого оказалось достаточно лишь решительно отказаться пить чай с любым гостем) и сама стала выбирать, куда и когда ей ходить.