Тайна семейного архива - [49]

– Не мучай девочку, Боб. И вообще… – вместо огненных ножей Кристель увидела над собой широко расставленные, чуть грустные глаза над славянскими, почему-то обветренными скулами, – все-таки не для этого же Сашка ее привела, – укоризненно добавил поэтический зафпоуст. – Да? – он обращался уже непосредственно к ней, и она невольно опустила голову, а ее тело, только что живое и дразнившее, стало обыкновенным, уставшим после перелета, водки и пребывания среди чужих людей.

– Да, – решительно ответила Кристель, и расстраиваясь, и радуясь своему возвращению в реальный мир.

– Мы уходим, уходим, – вывернулась откуда-то из недр квартиры Сандра. – Ей и так хватило на первый раз. – Кристель смотрела на нее с удивлением: так непохожа была эта нервная мечущаяся девушка на спокойно-упрямую русскую, тащившуюся с ней в холод и грязь по пустынным дорогам. Оглянувшись, она увидела, что и лица собравшихся вокруг мужчин вовсе не вдохновенны, а усталы и помяты, что, на самом деле, всем здесь скучно и надо уходить. «Это меняется мой взгляд или они и вправду такие разные? Но человек, по большому счету, всегда одинаков, и нельзя быть противоположным самим себе»… – эти мысли были неприятными, и, почти инстинктивно, в поисках чего-то устойчивого Кристель перевела взгляд на равнодушно улыбавшееся лицо Елены. Оно ничуть не изменилось, так же ровно и влажно блестели зубы, и ни одна прядка не выбилась из ее сложной прически.

– Вы простите, Кристель, присутствие постороннего человека, тем более иностранца, тем более женщины, всегда возбуждает, и не всегда в лучшем смысле. Я думаю, вы будете часто бывать у нас… в более спокойной обстановке.

Кристель обрадовалась этим простым и ясным словам, сказанным негромким, без восторгов, голосом, но сразу же заметила, что на других эта речь произвела совершенно противоположное впечатление: Борька зло скривил хищный рот, Колечка, словно извиняясь, заморгал близорукими глазками, а в неуловимом движении Сережкиных бровей читалась полная покорность судьбе. Только Сандра решилась выразить всеобщее отношение к ситуации достаточно открыто, прикусила губу и хмыкнула:

– Ты, Лена, как всегда, стерильно права. Пойдем, а то вот-вот закроют метро. А твои вещи Колечка завтра с утра привезет ко мне.

Последним, что увидела Кристель, была эта странная пара: рука «зафпоуста», как ей понравилось называть его про себя, лежала на роскошных плечах жены тяжелым мертвым грузом.

Во время сумасшедшего бега по пустынным улицам Кристель с удивлением узнала о том, что любое посещение гостей чревато закрытием метро, а летом – разводящимися мостами.

В раскачивающемся ночном вагоне, непривычно блеклом, без единого пятна рекламы, Кристель, сознавая, что, если она действительно хочет понять и, больше того, полюбить эту страну и этих людей, без откровенных, может быть, не очень тактичных вопросов не обойтись, спросила у Сандры:

– А почему все так не любят эту Елену, даже ее муж?

– Видишь ли, – Сандра на мгновение замялась. – Она наполовину немка и катастрофически правильна, а русский человек не может вынести гармонии.

– Да? А я думала, что именно к этому и нужно стремиться, – печально удивилась Кристель.

* * *

Следующие несколько дней Кристель пыталась наладить некий приемлемый для нее распорядок. Она не хотела полностью отрываться от группы, с которой приехала, поскольку в экскурсионном плане было немало интересовавших ее программ и мероприятий, и в то же время пора было начинать заниматься документами Олюшки, даже фамилии которой она не знала. Значит, надо было ехать или писать в Лог, что без помощи Сандры оказалось невозможно. Кристель решила первую половину дня, пока Сандра в университете, заниматься своими делами, потом два часа подкреплять нахватанную за утро лексику твердыми рамками грамматики с помощью все той же Сандры, а вечер тратить на полезные развлечения: театры, музеи и тому подобное.

Но через три дня борьбы с обстоятельствами Кристель поняла, что здесь эта борьба бессмысленна. Начиная с раннего утра, хотя Сандры уже не было дома, в ее большую, но чрезвычайно запутанную квартиру, в которой Кристель долго училась находить свою комнату, начинали приходить разные люди: какие-то студенты, видимо, пропускавшие лекции, взрослые непонятного рода деятельности, подруги бывшей в заграничной командировке матери Сандры. И все почему-то желали увидеть ее, Кристель, и пили бесконечный чай, которым бабушка Сандры, высокая надменная старуха, поила всех с замечательным терпением и даже, кажется, находила удовольствие в этом перманентном процессе. В результате Кристель опаздывала в немецкую школу, где собиралась группа, мчалась на такси по указанному техническими служащими адресу, но там выяснялось, что поход по каким-то причинам не состоялся и все отправились просто кататься на пароходе или еще куда-нибудь. Она бесцельно бродила по городу, стараясь успокоиться, но волновалась еще больше из-за пустой, как ей казалось, траты времени.

После же возвращения Сандры начиналась уже полная неразбериха. Беспрерывно трещал телефон, по которому здесь умудрялись говорить часами даже при постоянной жалобе на нехватку времени, опять появлялись люди, заводились туманные разговоры о Германии, которую не любил здесь только ленивый. А вечером, когда официально заканчивался рабочий день, музеи оказывались закрытыми. Единственным преимуществом было то, что Сандра, благодаря знакомству с Колечкой и Сережкой, практически в любой театр могла ходить без билетов и сидеть при этом на хороших местах. И, как с недоумением замечала Кристель, она ничем за столь щедро предоставленную возможность не расплачивалась, хотя водила туда не только Кристель, но и постоянный хвост из своих студентов.