Тайна Пушкина - [34]

С а в и н а. Вы так много видели и знаете…

Т у р г е н е в. Да, пожалуй, есть что вспомнить. И драматического и комического… Вышли «Записки охотника». Цензор Львов, разрешивший издание книги, был отстранен от должности. Вскоре Николай Васильевич Гоголь умер. Я написал невинное письмо о его смерти. В то время даже имя Гоголя не велено было упоминать. За явное ослушание был я сослан в свою деревню, под присмотр… И вот забавный случай со мной приключился… Раз зимой необходимо мне было во что бы то ни стало съездить в Москву. Туда на гастроли приехала Полина Виардо… Достал я фальшивый вид на имя купца и отправился. В Москве нанял комнату у вдовы-купчихи. Конечно, дома я не сидел, приходил только ночевать. Раз воротился я из театра и собрался ложиться спать. Вдруг является моя хозяйка с сыном и — бух в ноги. Что такое?! «Батюшка, — восклицает, — возьми ты моего Гришку на выучку!» И опять в ноги, и сын в ноги… Что же оказалось? Долго она ко мне присматривалась: что я за купец такой? Дел явных никаких не веду, дома не бываю, ко мне никто не приходит, чем торгую — неизвестно, на других купцов непохож. И вообрази она, что я такой мошенник искусный, каких свет не производил. А сын у нее был малый простой. Вот она и придумала отдать его мне на выучку, чтобы я его мошенничать приучил. Насилу я от нее отделался…

С а в и н а. Забавная история. (После паузы.) Но теперь вы не интересуетесь забытой вами Россией.

Т у р г е н е в. Ну уж…

С а в и н а. Неужели вас не тянет на родину?

Т у р г е н е в. Я всей душой рвусь в Россию… На чужой земле мне все русское еще более близко стало и дорого…

Пауза.

С а в и н а. Отчего вы так давно ничего не писали, Иван Сергеевич?

Т у р г е н е в. Никто нас не слышит? Ну, я вам скажу. Всякий раз, как я задумывал писать что-нибудь, меня трясла лихорадка любви…

С а в и н а. Вы бежали за границу, но потом вы могли бы вернуться.

Т у р г е н е в. Не мог…

С а в и н а (после паузы). Из-за нее? Этой знаменитой певицы, Полины Виардо?

Т у р г е н е в. Почти сорок лет… Встретить Полину Виардо на своем пути было величайшим счастьем в моей жизни, и моя преданность и благодарность к ней умрут вместе со мной. Я не мог оставаться без нее. Ее отсутствие причиняет мне какой-то физический страх, как если бы недоставало воздуха… Это тоска тайная, губительная, от которой я не могу отделаться.

С а в и н а. И что же, нет никакого лекарства от этого чувства?

Т у р г е н е в. А любовь — вовсе не чувство. Это болезнь души и тела. И с нею нельзя хитрить. В любви нет равенства. Одно лицо — раб, а другое — властелин, и сама она цепь, и цепь тяжелая… (После паузы.) Но было и счастье, возвышенное счастье… Госпожа Виардо — царица цариц!..

С а в и н а. Почему же вы не женитесь на вашей царице?

Т у р г е н е в. Но… при живом муже?

С а в и н а. Вы это сказали совсем по-французски.

Т у р г е н е в. Да, почти дословно… Из фальшивых положений не выходят, из них выйти нельзя. Знаете, что такое брак? Как говорил Гиппократ, «брак — лихорадка навыворот; он начинается жаром, а кончается ознобом». Да-да… А Монтень заметил, что «счастливое супружество скорее мыслимо между слепой женой и глухим мужем».

С а в и н а (смеется). Очень остроумно.

Т у р г е н е в. Жизнь прошла, а в то же время чувствуешь: она не начиналась. Видно, надо кончать, довольно «платить безумству дань» — сидеть на краешке чужого гнезда. Вы себе и представить не можете, как тяжела одинокая старость… Нет, мне никогда, видимо, не свить своего гнезда… (После паузы.) Лучше расскажите о себе… Я ведь о вас мало что знаю. Где вы учились?

С а в и н а. Нигде. Мой университет — мои друзья.

Т у р г е н е в. А ваше детство?..

С а в и н а. У меня его не было. Я как-то всегда чувствовала себя взрослой и… очень несчастной… В куклы играть никогда не любила, хотя платья им шила превосходно… И тогда уже увлекалась нарядами… Мне было хорошо, когда воображала себя героиней драмы! Это от книг, читала их много, до обморока, все что ни попадалось под руку.

Т у р г е н е в. Вы, наверно, с детства мечтали о театре?

С а в и н а. Нет, никогда не думала, что поступлю на сцену, хотя отец мой был актер, да и вращалась я все время в актерской среде… А мать… она меня не любила… До сих пор не знаю, за что… Я была очень худа и ужасно смугла, узкие плечи, длинные руки, коротко остриженные светлые волосы, ноги в больших, на рост, башмаках, уродски сшитое платье, всегда ситцевое, а стало быть, и измятое, и чересчур короткое, длинная гусиная шея и пальцы в чернилах. Вот мой портрет… В детстве меня называли «цыганка», а мать — «волчонком». Это потому, что мои глаза глядели всегда испуганно и блестели очень…

Т у р г е н е в. У вас глаза истинной актрисы… «Цыганка»… Моя мать называла Полину Виардо: «Проклятая цыганка». Она ее очень невзлюбила, хотя и видела всего один раз… Пожалуйста, продолжайте… Вы так славно говорите…

С а в и н а. Что же еще рассказывать?! На сцене стала играть рано. В провинции. Вы не знаете, что за жизнь провинциальных актеров! Нужда постоянная, зависть — каждый хочет играть первую роль… А каких забот стоит бедным актрисам «собственный гардероб», без него и не мечтай об ангажементе! Отец пробовал держать антрепризу, прогорал и переезжал из города в город. Вместе с ним скиталась и я… В пятнадцать лет получила первый ангажемент (30 рублей в месяц), а в шестнадцать вышла замуж за актера Савина. Нет, я не любила его… И он все осмеивал, все осуждал во мне: «Моя жена не должна так поступать», «Когда вы перестанете быть девчонкой». У нас было много знакомых, по понедельникам у нас собирались. Покуда я ни привыкла, это было для меня сущим наказанием, и я весь день плакала, приготовляясь к вечеру. А когда гости разъезжались, муж делал мне сцены: «Вы никого не умеете занять, ни о чем говорить; дамы скучали; чай отвратительный, ужин подали не вовремя; к карточным столам вы ни разу не подошли, — и это моя жена». Я засыпала в слезах, проклиная гостей… Когда я понемногу стала привыкать к роли хозяйки, явилось новое горе: «Что это за вами никто не ухаживает — это оскорбляет мое самолюбие. Вы не умеете держать себя, никто не заметит, что вы хорошенькая женщина». И «хорошенькая женщина» в ответ замечала, что никогда не позволит за собой ухаживать, и просила в сотый раз избавить ее от назойливых ухажеров. На что Савин уверял меня, что «ухаживание полезно для практики», и если муж позволяет, то «глупо не пользоваться». Я продолжала быть глупой и не пользовалась, хотя иногда сожалела. Жизнь моя обращалась в ад. Уж очень было скучно и тяжело, в особенности когда Савин являлся домой пьяный, чуть не в восемь часов утра, проиграв в карты последние деньги… Потом первые роды… мертвая девочка… И сразу надо было играть, боялась, антрепренер будет в претензии…