Тайна Пушкина - [32]
С а в и н а. Дирекция не соглашалась на эту пьесу. Говорили, кому это нужно… Нет у нас искусства. Есть большие жалованья, мелкие самолюбия и интриги самого низкого сорта… Пусть будут плохие пьесы, но только чтобы сборы полные… Говорят всякие глупости.
Т у р г е н е в. И глупости имеют свою логику — никогда ничего неожиданного не случается.
С а в и н а. У нас все больше стремятся к переделкам французских водевилей и другим развлекательным представлениям, а драмы, мол, в жизни надоели… Это — драма, истинная драма бедной Верочки.
Т у р г е н е в. Ничтожество нашей жизни страшно. Куда ни ступи, куда ни повернись — в жизни драма. Есть еще господа писатели, которые жалуются, что сюжетов нет. Не о чем писать… Важно только, чтобы был свой голос.
С а в и н а. Конечно. И вдохновение.
Т у р г е н е в. Вдохновение… капризное, как женщина, то приходит, то уходит.
С а в и н а (улыбаясь). Вам это, верно, лучше знать.
Т у р г е н е в (смотрит пристально на Савину). А вы совсем непохожи на актрису. Я представлял вас совсем другою… Отчего у вас такое грустное лицо? Это всегда так?
С а в и н а. Жизнь… Играю и репетирую, репетирую и играю. Каждую пятницу чей-нибудь бенефис, стало быть, новая роль для меня… Устала я неимоверно.
Т у р г е н е в. Когда смотришь на вас, думаешь, что сама жизнь возвышается до идеальной красоты. Вы молоды. И это все… А жизнь! Одна моя петербургская знакомая старуха немка так говаривала: «Жисть подобно есть мух: пренеприятный насеком, надо терпейт».
С а в и н а (смеется). Вот именно: «надо терпейт». (После паузы.) Вы надолго приехали в Петербург? Ваш приезд для всех большая радость… Особенно молодежь встречает вас восторженно. Вас очень ценят и любят…
Т у р г е н е в. Меня «простили»… После долгих лет… После «Отцов и детей». Слово «нигилист» было у всех на устах. Одна дама по прочтении моей книги сказала: «Ни отцы, ни дети» — вот настоящее заглавие вашей повести, а вы сами нигилист». Я признаю справедливым и отчуждение от меня молодежи, и всяческие нарекания… Допустил в романе, видимо, какую-то ошибку, из-за нее на имя мое легла тень. А теперь в Москве молодые профессора давали обед с сочувственными «спичами». В заседании любителей русской словесности такой мне устроили прием, что я чуть не одурел… Общество меня произвело в почетные члены… Этот возврат ко мне молодого поколения очень меня порадовал и взволновал порядком… Теперь-то и совестно жить чужаком…
С а в и н а. Вернитесь, совсем вернитесь на родину!
Т у р г е н е в. Пожалуй, я решился бы вырвать все корни, которые пустил там, в Париже… Но зачем, к чему?.. Наверно, я родился слишком поздно или слишком рано… (Пауза.) Простите, я утомил вас? Если бы вы разрешили вас навестить… Мне бы доставило огромную радость просто побеседовать с вами.
С а в и н а. Право, не знаю… Ну, хорошо… приходите завтра. От четырех до шести я дома. Буду вас ждать.
Комната Савиной. Много цветов. На стене портрет артистки Александринского театра Варвары Асенковой. С а в и н а уютно устроилась на широкой тахте. Т у р г е н е в откинулся на спинку кресла, низко склонил седую голову с падающей на лоб прядью волос.
Т у р г е н е в. Я все думаю, отчего в ваших глазах такая безысходная тоска?.. Неужели вас не радует ваше искусство, успех?.. Вы — любимица публики!..
С а в и н а. Ей нужна одна лишь сенсация… Я плачу настоящими слезами перед публикой, которая в это время смеется или щелкает орехи… Я устала, одурела от этой работы, от бессмысленной зубрежки. «Театр есть школа для народа»… Слова великие… Они золотят пилюлю, цепляешься за них, чтобы совсем не потерять к себе уважения.
Т у р г е н е в. Все газеты пишут о вашей бесподобной игре… Я даже выписал себе. (Раскрывает блокнот, читает.) «…У нее бездна артистического чутья, подсказывающего ей иногда самые неожиданные и, по-видимому, простые, но глубоко трогательные эффекты… Следует признать в ней замечательную «художественную натуру»… А вот еще. (Читает.) «Вам чудится, что со сцены говорит и улыбается вам существо подвижное, живое, шаловливое. Оно как будто идет к вам навстречу, готовое коснуться вас; но только вы протянете к нему руку, и оно словно со всех сторон охватило вас, облило, окатило с головы до ног, как волна прилива, и, как волна прилива, рассыпалось, распалось и исчезло…» Видите, вас сравнивают с волною морскою.
С а в и н а. А вы не выписали из газет, как я в прошлый сезон выступила Эмилией Галотти в трагедии Лессинга и провалилась вместе с пьесой? Я совсем неспособна играть идеальные, отвлеченные типы… символических женщин. Когда в Казани семь лет назад мне пришлось играть «Коварство и любовь», я никак не могла найти настоящего тона для фразы Луизы: «Ты зажег пожар в моем неопытном сердце, и этому пожару не угаснуть никогда». Я учила роль и плакала… Теперь, конечно, я могу сделать такую роль, но все равно она останется мне совершенно чужой… потому что она не от жизни.
Т у р г е н е в. Знаете, что меня особенно поражает в вас? Простота и естественность и, конечно, тонкий вкус. Манерой игры вы напоминаете мне французскую актрису Декле. Она умерла от чахотки, двадцати четырех лет.