Тайна Пушкина - [30]

Шрифт
Интервал

Ты дорожишь мною, нашей любовью?

Т ю т ч е в. Мое блаженство, моя радость!.. Ты по-прежнему восхитительна. Годы тебя совсем не изменили… Только рядом с тобою я сознаю самого себя.

Е л е н а. Ты собираешься выпустить книгу. В ней, наверное, и моя частица. Ведь столько лет… Посвяти ее мне. Пусть не полностью имя. «Е. Д.» Или просто: «Посвящается ЕЙ». Это мне награда за все, за все страдания!..

Т ю т ч е в. Нет, это… твоя просьба не совсем  в е л и к о д у ш н а. Ты же знаешь, что я весь твой, зачем еще печатные заявления?.. Подумай о тех, кто может этим огорчиться и оскорбиться. Ты хочешь невозможного…

Е л е н а. Вот и награда… А твои слова, восторги, признания… Да ты стыдишься меня, любви нашей?

Т ю т ч е в. Нет, это невозможно… Невозможно…

Е л е н а. Мне жаль тебя. Ты поймешь это. Потом… Но будет поздно… Поздно!.. (Уходит.)

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ

Обстановка первой картины. Утро. Е л е н а, укрытая одеялом, лежит на кушетке, на придвинутом стуле, на салфетке пузырьки с лекарствами. Елена раскрыла книгу. Входит  Т ю т ч е в.


Е л е н а. Что сказал доктор?

Т ю т ч е в. Доктор… он сказал… сказал… твой организм ослаб после родов, и сырой воздух вреден, тебе надо на юг.

Е л е н а. Жену ты проводил в Мюнхен, а мы опять поедем в Женеву или лучше в Ниццу. Там теплый край, где мирт и лавр растет, глубок и чист лазурный неба свод… Туда… туда… (Закашлялась, приложила платок ко рту, засунула платок под подушку.)

Т ю т ч е в. Кровь?! Опять кровь…

Е л е н а. Нет, нет… Я уже меньше кашляю. Ночью был жар, ужасная ночь с кошмарами!.. Опять тот нищий… покоя мне не дает. Мне приснилось, будто мы в храме, своды высокие, и видно небо голубое, бескрайнее… Так светло кругом, и птицы поют… Я вся в темном как монахиня, на голове куколь, лицо наполовину закрыто. Нищий тянет меня к алтарю, держит крепко за руку, мне больно, я вырываюсь, кричу: «Не мучь меня… Ты не Федор Иванович!» Потом вдруг появляется Анна в белом свадебном платье и говорит: «Федор Иванович не придет, больше не жди его, ступай в монастырь». Ужасный сон!

Т ю т ч е в. Все у тебя перемешалось. Это оттого, что ты читала роман Тургенева. Лаврецкий у него тоже Федор Иванович.

Е л е н а. И правда. Лаврецкий и Лиза… Все так грустно, все из жизни… Я не могла оторваться… Вчера я еще была так бодра, а сегодня вот не встаю… Я так хочу скорее поправиться, и для тебя и для детей… Меня очень волнует здоровье доченьки… и Николинька, уж очень беспокойный, кормилица переживает: так плохо он ест… А Фединька молодец. Он о тебе спрашивал, скучает. На даче им хорошо, привольно на природе… Весь мой мир: ты и детки. Ты всегда будешь любить нас и оберегать, ведь правда? (Небольшая пауза.) Ты что молчишь?

Т ю т ч е в. Думаю о тебе… Жизнь отреченья, жизнь страданья… Ты святая, созданье неземное…

Е л е н а. Когда ты рядом, я забываю обо всем тяжком… Ты нынче неважно выглядишь. Не заболел ли часом?

Т ю т ч е в. Нет, нет, тебе показалось.

Е л е н а. Открой, пожалуйста, окно, мне не хватает воздуха. (Закашлялась, приложила платок ко рту, затем скомкала платок в руке.)

Т ю т ч е в (открыл окно). Ты не простудишься?

Е л е н а. Так легше. Я попытаюсь уснуть. А ты поброди по улице. Утро дивное, сирень расцвела, и ландышами пахнет. Принеси мне цветов.

Т ю т ч е в. Да… да. (Укутывает ее, идет к двери.)


З а т е м н е н и е.


Музыка.


Свет. Там же. Прошло около двух месяцев. Догорает августовский день, теплый дождь. В комнате много цветов. На кушетке, придвинутой к полуоткрытому окну, Е л е н а, рядом  Т ю т ч е в на стуле, не отпускает ее руку, едва сдерживает рыдания.


Е л е н а (в забытьи, говорит тихо, медленно). Поедем в Москву… там лавр цветет… Береги моих деток, что с ними будет?.. Они ангелы… Давно не пишешь мне стихов, они прилетают с неба… Моя гордыня — грех… Я буду любить тебя, пусть узнают. Я невинна… Душою чистые увидят бога!.. Мы встретимся там… Я верю… Прогони нищего… он у ограды… Почему он так смотрит?.. Ты плохо выглядишь… опять нездоров, как прошлым летом… День и ночь я не отходила от тебя… не видела деток. Не болей… Прошу тебя… Я так устала… нет больше моих сил… А ты… неразвлекаемый, как король Людовик Четырнадцатый… Ты мой боженька. Принеси мне васильков, много… много… И покайся!.. Покайся!.. (Небольшая пауза.) (Открывает глаза.) О, как все это я любила! (Пауза. Закрыла глаза, в беспамятстве что-то шепчет.) Верую, господи, и исповедую… (Затихает.)

ЭПИЛОГ

Колокола.


Т ю т ч е в (один на просцениуме).

Нет дня, чтобы душа не ныла,
Не изнывала б о былом,
Искала слов, не находила
И сохла, сохла с каждым днем…

Надо мне торопиться… туда, где еще что-нибудь осталось… дети ее… весь ее бедный домашний быт, где было столько любви и столько горя… все это так живо, так полно ею… Что моя жизнь без нее? Мертва и погребена…


В глубине сцены появляется  Э р н е с т и н а.


Э р н е с т и н а. Твоя душа растрачена в земной и незаконной страсти… Но я тебя понимаю, не осуждаю, нет! Твое страданье для меня священно!

Т ю т ч е в.

Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня…
Тяжело мне, замирают ноги…
Друг мой милый, видишь ли меня?
Все темней, темнее над землею —