Тайна Пушкина - [54]

Откладываю до другого письма удовольствие рассказать тебе о происшествиях и черточках из жизни наших прекрасных соотечественниц; а сейчас расскажу тебе о Татьяне. Она приняла живейшее участие в твоем несчастии; она поручила мне сказать тебе об этом, я пишу тебе с ее согласия. Ее нежная и добрая душа видит лишь несправедливость, жертвою которой ты стал; она выразила мне это со всей чувствительностью и прелестью, свойственными характеру Татьяны. Даже ее очаровательная дочка вспоминает о тебе, она часто говорит со мной о сумасбродном г-не Пушкине и о тросточке с собачьей головкой, которую ты подарил ей. Я все время поджидаю маленького портрета с двумя первыми строками стихов, которые ты для нее написал. —

Мой дорогой друг, умоляю вас не поддаваться унынию, остерегайтесь, чтобы оно не ослабило вашего прекрасного дарования. Берегите себя, будьте терпеливы, ваше положение изменится к лучшему, поймут несправедливость той суровой меры, которую применили к вам. Ваш долг перед самим собой, перед другими, наконец, перед самой отчизной вашей — не падать духом; не забывайте, что вы — краса нашей расцветающей словесности и что временные невзгоды, жертвою которых вы оказались, не могут повредить вашей писательской славе. Я знаю, что ваша первая ссылка пошла на пользу вашему характеру, что вы теперь уже не такой взбалмошный, опрометчивый. Продолжайте в томже роде, затем питайте больше уважения к религии, — и я не сомневаюсь, что в самом непродолжительном времени вас перестанут держать в проклятой вашей деревне. —

Прощай. Твой друг А. Раевский

21 августа 1824. Александрия близ Белой церкви.

Мой адрес покамест — Киев».

Детали свидетельствуют, что Татьяна — это Елизавета Воронцова, с ведома и при участии которой пишется письмо (в Одессе в кругу общения Раевского и Воронцовой были приняты игровые «псевдонимы»): в частности, речь идет о четырехлетней дочке Воронцовой, которая «говорит… о сумасбродном г-не Пушкине» и, следовательно, находится вместе с ними, в Александрии; неподдельно дружеский, ободряющий тон писем обоих, и Раевского, и Воронцовой, вопреки любым «умозаключениям» свидетельствует о характере взаимоотношений внутри этой троицы — хотя нет сомнений, что Пушкин не избежал влюбленности и в Элизу. Вместе с тем видно, что оба письма продуманны и не так просты, как это кажется на первый взгляд.

В чем скрытый смысл этого совместного письма?

Высылка в Михайловское была для Пушкина жестоким ударом и показала ему, что его положение гораздо хуже и опаснее, чем он мог бы предположить. В письме к мужу от 1 августа 1824 года В. Ф. Вяземская пишет: «Он умоляет тебя не писать ему, дело в том, что один человек оказался скомпрометированным из-за того, что наш друг („он“, „наш друг“ здесь Пушкин. — В. К.) написал на чужом письме, обращенном к нему, его адрес, и хотя он с этим человеком совершенно не был знаком, последнего допрашивали о его отношениях с нашим другом. Я уверена, что ты не покинешь его в несчастии, но пиши и изъясняйся в своих письмах так, как если бы ты был его худшим недругом».

Пушкин не дал своего адреса не только Раевскому, и всех, для кого переписка с ним могла быть опасной, он предупредил об этом. Из письма Раевского видно, что Пушкин предупредил и его — письмом или запиской. Раевский с этого и начинает письмо («Ты пишешь, что боишься скомпрометировать меня…»), давая понять, что записку Пушкина он получил, что в ответе лишнего не напишет, но переписываться с ним будет: как человек благородный, то есть с развитым чувством собственного достоинства, Раевский просто не мог позволить испугать себя репрессивными мерами, примененными к Пушкину («бывают обстоятельства, когда не приходится считаться с подобными соображениями»). В его письме очевиден вызов тем, кто будет вскрывать пушкинскую почту; используя свой авторитет героя Отечественной войны, он сознательно подчеркивает для «проверяльщиков» пушкинской почты свое дружеское расположение к Пушкину и настаивает на переписке, одновременно давая Пушкину понять, что происходит и как себя надо вести.

В чем Пушкин обвинялся в доносах, инициированных Воронцовым? Главным образом в вольнодумстве, в резких высказываниях против правительства. Что же касается его «атеизма», в этом отношении взгляды Пушкина незадолго до того стали известны властям, что, в свою очередь, через жену Воронцова стало известно Раевскому. Поэтому, пытаясь в какой-то мере реабилитировать Пушкина, он говорит не об отсутствии уважения к религии, а о «недостаточном уважении» к ней. Зато он подчеркивает, что политикой они с Пушкиным не занимались и не будут заниматься — да и какая может быть политика у поэта! Оба они — и Раевский, и Воронцова — говорят о недостатке уважения к религии как единственном пушкинском недостатке, а весь защитный пассаж Воронцовой («невзгоды, жертвою которых вы оказались», «поймут несправедливость той суровой меры, которую применили к вам», «вы — краса нашей расцветающей словесности», «первая ссылка пошла на пользу», «вас перестанут держать в проклятой вашей деревне») написан хотя и с истинно женским участием, но, если и не с поправками Раевского, то, по меньшей мере, с черновика и тоже рассчитан на перлюстрацию письма.