Тайна Пушкина - [35]
Но что побуждает исследователей творчества Пушкина снова и снова заниматься этими, похоже, бесперспективными поисками? Я вижу один ответ на этот вопрос: пушкинисты, занимавшиеся поиском этой «вечной, верной и неразделенной любви» были романтиками. Потому-то так легко разбиваются все эти версии при первом же сопоставлении с реальностью. И не надо упрекать меня, что я не верю в такую любовь: я верю. Я даже писал о такой любви в этой главе, когда говорил о Марии Волконской. И хотя ее фактическим мужем в Сибири и отцом ее детей стал другой декабрист — Александр Васильевичем Поджио, это сути ее поступка и моего отношения к ее любви не меняет. Но дело-то не в нашей вере в такую любовь, а в Пушкине; вопрос в том, могла ли быть такая любовь у него. А вот на этот вопрос осмелюсь ответить: нет, не могла.
Пушкин был влюбчив; Мария Волконская удивительно точно сформулировала эту его черту: «Как поэт, он считал долгом быть влюбленным во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, с которыми он встречался». Но его влюбленность никогда не продолжалась долго, его поэтическому восторгу была необходима новизна: «восторг с привычкою не уживется» (Шекспир). Да он и сам писал в 1828 году (в своем упорном желании обнаружить эту на всю жизнь «утаенную любовь» пушкинисты просто закрывали глаза на очевидное):
Его душа быстро освобождала место для новой любви, и, поскольку предметы любви были такими разными и, вследствие этого, развитие отношений с любимыми женщинами отличалось одно от другого, Пушкин написал столько стихов о любви, изобразив в них все оттенки очарованности и влюбленности, любви и любовной тоски, ревности и страсти. Он сохранял ко всем девушкам и женщинам, которых он любил, глубочайшее чувство благодарности за пережитое им чувство, и это дало ему возможность описать во всех оттенках и воспоминания о любви. Ничуть не желая умалить ни пушкинского эпиграмматического остроумия, ни его мудрости, я хочу только сказать, что Пушкин как лирический поэт был по преимуществу поэтом любви, и эта сторона его творчества, такая богатая и разнообразная, — для нас тоже бесценный дар.
XIX
Пора подводить предварительные итоги. Но, как я уже говорил, есть версии, которые рассматривают «утаенную любовь» и не как любовь к женщине. Справедливость требует рассмотрения и этих гипотез; мне известны две такие версии.
Александр Лацис обмолвился, что речь в посвящении «ПОЛТАВЫ» идет не об утаенной любви к какой-то женщине, а о любви к свободе. При всем моем восхищении Лацисом как пушкинистом, с ним трудно, невозможно согласиться, настолько постоянно и открыто, во всех нюансах поэт говорил о своей любви к свободе на протяжении всей жизни, тут ему нечего было утаивать. Кроме того, текст посвящения не позволяет подразумевать такой «адресат» без существенных натяжек — да и при чем тут «ПОЛТАВА» ?
Виктор Листов, полагая, что «прекрасный женский образ есть лишь одно из возможных истолкований чернового наброска (посвящения „ПОЛТАВЫ“ — В. К.), оставляющее место и для других версий», выдвинул предположение, что под «утаенной любовью» Пушкин подразумевал Москву. Понимая, что предлагаемая им версия должна согласовываться со смыслом как всего стихотворения, так и каждой его строки, Листов, ссылаясь на словарь Даля, предлагает такую трактовку первой строки со словом «темной»: «Темное по-русски имеет много значений, но здесь смысл очевиден: неясное, непонятное, слепое». Но словарь Даля для понимания этой строки со словом «муза» дает только два значения из трех, приведенных исследователем: «Темнота — неясность, непонятность чего. Темнота выражений, речи». и «Темное дело, темное место сочиненья, неясное, непонятное». Зачем же сюда притянуто значение «слепое», которое, очевидно, в этом стихотворении Пушкиным и не имелось в виду? А вот зачем:
«С редкой для своего времени смелостью Пушкин в начале поэмы представляет собственную музу как „темную“, т. е. непонятную и даже слепую
