Тайна пропавшего ученика - [37]

– Вечером нам снова придётся есть эту же дрянь, – сокрушалась она, помешивая ложкой жирное варево. – Ну почему день двойного супа всегда по воскресеньям?! С тем же успехом это можно было бы устроить и в среду – тогда хотя бы конец недели не казался концом света. – Она погладила живот, словно размышляя, продержится ли без еды до следующего утра.

Касим, смеясь, закатил глаза:

– День двойного супа по воскресеньям потому, что Рейтфи, как и мы, осматривает вокзалы и у него нет времени готовить разные блюда. Расслабься, Хафельман.

Пегс бросила в его сторону злобный взгляд:

– Ты, что, адвокат Рейтфи?!

Отправив в рот ложку нутового супа, Касим пустил по столу колесом один из золотых ролингов, полученных от повара.

– Если он и дальше будет платить – с радостью им стану.

После обеда Даниэль раздал павлинам большую пачку писем. Флинн молча наблюдала, как Пегс забрала два пухлых конверта. Похоже, родители написали ей за неделю аж два письма да ещё и вложили туда фотографии.

Как и при разговоре на кухне, у Флинн где-то внутри возник твёрдый холодный ком. Фотографии были из разных мест – их было столько, что у Флинн закружилась голова. Однако Пегс, вдруг неожиданно притихнув, ушла в себя и уже не казалась больше тем жизнерадостным существом, каким её знала Флинн.

Флинн рискнула заглянуть в письмо, что читала Пегс, и наткнулась на такие фразы, как «Будь прилежнее!» и «Ты можешь достичь большего, если хоть немного постараешься!».

Пегс вздохнула.

– Они ведь желают мне добра, – пробормотала она так тихо, словно разговаривала сама с собой.

Зависть Флинн мгновенно испарилась. Она не ожидала, что у всегда радостной Пегс тоже есть проблемы.

– А тебе почему никто не пишет? – спросила Флинн у Касима, слишком поздно заметив, что вопрос не слишком тактичен.

Лицо Касима моментально сделалось каменным, и стук колёс, смеющиеся голоса вокруг, звяканье посуды показались Флинн слишком громкими. Над панорамными окнами на полуденное солнце наползли тяжёлые серые тучи, и внезапно на глаза Касима упала тень.

– Собаки, – только и сказал он, – плохо разбираются в почтовых марках.

Флинн не поняла, что он имел в виду. Может, пошутил?

Откашлявшись, Касим встал из-за стола.

– Пойду вздремну, – заявил он и так быстро вышел из вагона, словно за ним гналась мадам Флорет.

Флинн, жалея о сказанном, осталась молча сидеть рядом с Пегс, не отрывающей взгляда от письма. В столовой со всех сторон раздавались треск вскрываемых конвертов, шелест бумаги, и Флинн подавила всхлип. Совесть дала о себе знать ноющей раной. Она так и не написала матери и теперь очень жалела об этом.

Её словно подбросило.

– Увидимся позже, – вставая, сказала она Пегс, быстро отнесла свою грязную посуду на стойку самообслуживания и пошла к выходу в сторону библиотеки.

Плотная, доброкачественная бумага и конверты пачками лежали в вагоне-библиотеке, тут же были и массивные ручки. Старинные настольные лампы горели и днём.

За одним из столов сидели двое третьеклассников, видимо уже отвечая на полученные письма. Флинн обрадовалась, что на этот раз она в вагоне не одна: ей не хотелось снова нарваться на тигра в абсолютном одиночестве.

Она села за стол, отодвинула лампу в сторону и принялась карябать какие-то доводы в своё оправдание, а в это время за окном мимо неё мелькали первые дома Валенсии.

Флинн понятия не имела, что именно писать матери и о чём упоминать не стоит. Несколько секунд она взвешивала, не написать ли просто, что уехала на дрезине. Но лгать не было никаких оснований. Магический поезд-интернат. Сохранённые Кёрли старые рубашки Йонте. Школьный гимн на присланной им открытке – всему этому мама так и так никогда не поверит.

Ручка в руке Флинн словно жила собственной жизнью. Всякий раз, когда писанина грозила стать неразборчивой, она тут же жаловалась, издавая предупреждающий писк. Из-за этого громкого звука Флинн было невероятно стыдно перед третьеклассниками, и она поменяла ручку на зелёную, более лёгкую перьевую. Но та оказалась ещё хуже: она имела склонность комментировать каждую орфографическую ошибку Флинн громким «Не так! Не так!». После трёх невыносимых «Не так!» Флинн с горящими ушами опять взяла пищащую ручку.

Когда через двадцать минут многократного писка она закончила письмо, город уже остался позади. Теперь Всемирный экспресс катил по простирающейся на многие километры скалистой Каталонии. На грядах гор возвышались крепости, а в широких, светлых долинах к небу тянулись агавы. По небу плыли облака, отливая жёлтым светом в слабых лучах осеннего солнца. Флинн, вздыхая, следила за тем, как по очереди сменяли друг друга дождь и солнце. Она понимала, что письмо к матери получилось недостаточно успокаивающим, но лучше не выходило. Поставив корявую подпись, она ещё раз пробежала взглядом текст:

«Мама, вот увидишь, я найду Йонте! Я путешествую поездом, на котором он тогда исчез. Как ты считаешь, во мне есть потенциал для большого будущего? Или для маленького? Или хотя бы для какого-нибудь?

Я даже не мечтала, что однажды так много увижу в мире. Он бескраен, устрашающ и прекрасен!

Но не беспокойся, здесь вообще-то почти как дома: вороны, хлеб и широкие поля».