Тайна перстня Василаке - [23]

В крохотный просмотровый кинозал неслышно вошел порученец генерала, что-то шепнул на ухо. Генерал вышел следом за порученцем. В кабинете, на рабочем столе лежала расшифрованная радиограмма. Ясновидящий из группы «А» докладывал о своих наблюдениях за продвижением «литератора» на Кипре. Он отчетливо увидел местонахождение писателя., но странное дело, над телом «литератора» склонились двое в белых Произошло нечто из ряда вон выходящее. «Неужели писателя «раскололи»? Этого не могло быть. Пожалуй, за многие годы в собственной контрразведке генерал чуточку растерялся. Провал писателя был не заурядным событием, хотя сам писатель даже не догадывался, какую игру ведут за его спиной оперативники.

«Не ошибся ли ясновидящий? — подумал генерал. И сразу же отмел эту мысль. Люди с нетрадиционным методом мышления, хотя и балансировали на грани полусумасшествия, мистики и фантастики, но они честно отрабатывали свой фантастический хлеб с маслом.

Генерал уставился в одну точку — блестящий шар на изящной подставке, который имел чудесное свойство — когда долго на него смотришь, активизируется работа мозга, лишние мысли как бы отсекаются. Необходимо было найти разгадку — ни в группе дальнего прогнозирования, ни в центре парапсихологии не могли предвидеть эдакого оборота… Под угрозу подпала одна из самых значительных операций. Писатель даже отдаленно не мог догадываться о своей роли в этом многосерийном спектакле, задуманном лучшими сыщиками пяти стран.

Вызвав Клинцова, генерал изложил ему суть донесения, попросил совета, он очень ценил этого человека.

— Семен Семенович, нет ли поблизости наших людей? — поинтересовался Клинцов. — В Египте, в Израиле, на Кипре? Выяснить обстановку на месте легче.

Генерал помолчал. Он сразу вспомнил, что именно на Кипре находится сейчас под видом отдыхающего коллега-генерал из соседнего управления, да не один, с агентом-переводчицей. У генерала была дружеская кличка «Вольф» и охотился этот волк за другими людьми. Заманчиво было бы подключить «Вольфа» к операции, но Семен Семенович решительно отмел эту мысль. Почему-то с давних пор он недолюбливал коллегу, не доверял ему.

— Разрешите мне слетать на Кипр за свой счет, — неожиданно предложил Клинцов. — Кстати, вы давно обещали мне отпуск летом.

— На Кипр? — генерал, прищурясь, взглянул на Клинцова. — Мысль любопытная, только как ты, не зная языка, подберешься к нашему писателю?

— Вы знаете, я люблю разгадывать кроссворды.

— Я подумаю, к вечеру тебе перезвоню, в гостиницу…

МУЗЫКАНТ УЛЕТАЕТ ДОМОЙ

В той комнате, где я обитал до больницы, казалось, все было, как прежде: на постели, в ногах, лежал аккуратно сложенный плед. Холодильный шкаф полон продуктов, которые были упакованы в целлофановые пакеты. Не нашел лишь пива и коньяка. Наверное, запретили доктора.

На письменном столе, на прежнем месте, лежала не тронутая никем рукопись моего незавершенного романа о моржах. Я ласково погладил листы рукой, подумал о том, куда нас с Музыкантом занесла нелегкая. Потом скосил глаза… Нет, мне просто показалось, но… на столе, словно чертик из табакерки, появилась новая вещица — элегантная автоматическая ручка с золотым паркеровским пером. До больницы я этой ручки на столе не видел. Ее появления я понял как намек: некто как бы советовал мне не терять понапрасну времени.

Но сама мысль о продолжении работы над романом показалась мне абсурдной. Какой тут к дьяволу роман о моржах, когда внутренний голос беспрестанно нашептывал мне: «Ты снова влип в худую историю. Думай, как выбраться из западни».

Писательский труд — комплекс данных свыше качеств, умение по-своему мыслить, абстрагироваться от окружающей среды, от друзей и близких. Я уже не говорю о таланте, о «писательской грамотности». Нужны еще внутренняя раскованность, полнейшая независимость от обстоятельств, и, конечно, ежедневное, ежечасное желание и потребность сочинять, чувствовать вдохновение. А я? Нынче я походил на порожний сосуд, из которого кто-то вылил вино. Вдохновение нельзя ни купить, ни украсть, оно приходит внезапно, как озарение, как удар молнии в ясный день, и тогда бросай все, все прелести мира и садись за стол, пиши-пиши до изнеможения.

Вспоминаю Валентина Саввича Пикуля, с которым однажды пребывал в доме творчества. Наши комнаты были рядом. Пикуль в ту пору казался мне чудаком: напрочь чурался людей, запирался в своей комнате, почти не ел, не пил, лишь под вечер выскакивал, как сумасшедший на балкон, жадно дышал минут пятнадцать и снова исчезал. Я видел его лишь в редкие вечерние часы: заросший до глаз, нервный, он что-то бормотал, глядя вдаль, на холодное Балтийское море…

Неожиданно мне показалось, что в комнате, где я находился, вновь запахло больницей. А может, я пропах лекарствами. Выдвинул из шифоньера свой кожаный чемодан, отыскал чистое белье, принял теплый, бодрящий душ, переоделся, сразу стало легче дышать. Потянулся за халатом и замер. Мне показалось, что в дверь постучали. Я очень обрадовался: приход любого живого существа в мою «одиночку» был настоящим подарком.

Чего греха таить, втайне я ждал появления той самой прекрасной незнакомки Ольги Михайловны. С ней было так легко, просто. Всем моим существом овладевало спокойствие, таяли тревоги и сомнения. Порой я даже ловил себя на мысли: «Великое счастье иметь спутницей такую вот женщину, не важно: принцесса она или медсестра».