Тайна Оболенского университета - [190]

– Да я и не жила вовсе. Так… делала безуспешные попытки. Кстати, Нилов теперь «ио» ректора в Оболенке.

– Это правильный выбор, тем более ФСБ с ним проще сотрудничать. Они исследуют разработки Калокагатии и периодически наведываются в подземные катакомбы.

– Дим… почему ты не сказал мне? Неужели сомневался?..

– Сомневался… Сомневался, но не только в тебе, в себе в первую очередь. Мне самому нужно было время, чтобы принять себя таким. Сейчас я понемногу осваиваюсь, но все равно пока мне помогает мама.

– Я заметила ее руку в твоем доме, – сказала я и вновь окинула взглядом убранство квартиры.

– Лер… хм… – Дима замялся, а потом смущенно отвернулся. – Если что, у меня не все, что ниже пояса, атрофировано.

– Я уже это поняла, – поерзав на нем, усмехнулась я.

***

С того дня, когда мы с Димой вновь обрели друг друга, минуло без малого пять лет, а я до сих пор со слезами на глазах вспоминаю все, через что мы прошли. Да, Дима был прав, жить с ним оказалось непросто. Мы ссорились, скандалили, я терпела его дурное настроение, уходила, громко хлопнув дверью, ночевала у Ларисы, чтобы заставить его волноваться, мучилась угрызениями совести, когда возвращалась и видела, как он переживал, что не мог меня догнать, мы мирились и снова ссорились… Нельзя вот так сразу свыкнуться с мыслью, что жизнь теперь подчинена обстоятельствам, преодолеть которые тебе не под силу. Мы учились жить по-новому, и если бы не наша упертость, вряд ли бы смогли. Смирнов действительно написал заявление с просьбой снять его с преподавания на моем курсе, но лишь затем, чтобы ничто больше не помешало нам быть вместе.

После каждого шторма наступает затишье. Так было и у нас с Димой. Где-то через год совместной жизни бурные ссоры практически сошли на нет. Мы превратились не просто в семью, коллег, любовников, но и в лучших друзей. Бывало, что ночи напролет, лежа в кровати, разглядывая фосфорные звезды на потолке спальни, мы просто разговаривали. И главное для меня, что благодаря любимому Индюку я поняла, что могу простить своего отца…

Папа совершил множество ошибок, и у меня было полное право на обиду. Больше всего задело, что он изменился из-за молодой возлюбленной, а не ради единственной дочери. Потребовалось время, чтобы понять: для папы я всегда оставалась ребенком. С Леной все было по-другому, ее он воспринимал женщиной равной себе, а не как меня – девочкой, которую надо от всего ограждать. Отец меня обожал, и дело не только в том, что я была успешным результатом эксперимента. Вспоминая наши семейные вечера, разговоры за ужином, его мягкий и теплый взгляд, я перестала сомневаться, что папа любил бы меня любой, ведь даже когда я совершала ошибки, он всегда оставался на моей стороне.

Иногда мы с Димой видимся с Захаром, который из исполняющего обязанностями стал полноправным ректором Оболенки. Нилову было несладко, ведь после разразившегося скандала с коррупцией пришлось долго трудиться, чтобы восстановить престиж Университета. Ему это удалось.

Как-то я спросила у Смирнова, почему Нилова не завербовали в Калокагатию. Этот вопрос долго не давал нам покоя. Сам же Захар решил, что он был и не нужен оболенцам, а выступил в роли приманки для Юры. Все может быть, но ответа нам, видимо, найти не суждено.

Дело Оболенки навсегда останется для нас с Димой самым значительным, хотя за эти годы мы поучаствовали и в других сложных, опасных и не менее интересных расследованиях. После окончания обучения меня взяли в штат следственного отдела. Моя работа по большей части оказалась аналитико-кабинетной, но случались операции, в которых я принимала непосредственное участие. Одной такой операцией оказалась финальная фаза дела Оболенки.

За пять с лишним лет слухи о тайном обществе, секретной лаборатории и прочем расползлись по миру. Место, где стоял Оболенский Университет, манило многих – от фанатиков до зарубежных спецслужб. Случались и неприятные прецеденты, поэтому было принято радикальное решение – уничтожить мою Alma-mater.

Для обучения студентов построили отдельное большое здание в Москве, а Оболенский городок официально решили сделать чем-то вроде музея-заповедника и по совместительству научного института. Всех студентов, преподавателей и обслугу перевезли в столицу под предлогом реставрации старых зданий. Пока все отдыхали на майских праздниках, Оболенку заминировали.

Моя задача заключалась в контроле над проведением операции. Когда все приготовили и таймер был установлен, я отказалась ехать с остальной группой и ненадолго задержалась в Оболенке, чтобы попрощаться… и не только. Мы так и не узнали, что стало с разработками Калокагатии, во всяком случае, лекарство от рака не было запатентовано, синтетические органы не использовали в медицине, иммунитет простых граждан не пытались повысить. Правительство засекретило дело, и даже у нас, тех, кто имел прямое отношение к расследованию, больше не было доступа к материалам. Мне нужны были хоть какие-то улики того, что здесь творилось на самом деле, пока не стало слишком поздно, но спецслужбы особого назначения поработали слишком хорошо, и кроме наспех сделанных на мобильный фото, у меня ничего не было.