Тайна Нефертити - [20]

Час спустя мы держали совет в гробнице.

Как отметил Майк, это единственное место, где можно все обсудить без помех. Когда пожилой доктор на скорую руку залатал голову Ахмеда, мы оказались в центре внимания туристов, гидов и ослов. Нам нужно было дождаться, предпочтительно не на солнце, транспорта, заказанного Майком, и потому сам Бог велел использовать это время на то, чтобы провести весьма важное для всех и долгое совещание. Осталось слишком много не заданных — в основном мною — вопросов.

Некоторые гробницы в Долине открываются только по запросу, поэтому мы и смогли найти не пользующуюся популярностью усыпальницу, смотритель которой отпер железные решетчатые ворота, а потом по просьбе Джона снова запер их за нами. Когда мы добрались до погребальной камеры в дальнем конце коридора, Джон устроил Ахмеда так, чтобы тот мог полулежа опираться спиной о стену, а сам сел, скрестив ноги, прямо на пол. Кроме как на пол, сесть там было некуда. Единственный предмет в камере — огромный каменный сундук, который стоял в центре, — саркофаг теперь был пустым, но некогда в нем находились гробы какого-то фараона.

И все же погребальная камера не казалась пустой. По ее стенам величественной процессией шествовали боги и злые духи Древнего Египта, вызванные к жизни электрическими лампочками современного мира. Осирис, Властелин жителей Запада[13], застыл, как мумия, закутанный в белоснежные одеяния, контрастировавшие с его лицом и руками почти черного цвета, что являлось признаком божественности. Позади него, положив руку ему на плечо, стояла его сестра и жена Исида — стройная тонкая фигура в золотой короне с рогами. Их сопровождал Тот, бог мудрости, его широкие плечи венчала длинноклювая голова ибиса. Сцена представляла собой картину Суда над душой, когда на одну чашу весов кладется сердце умершего человека, а на другую — изображение Истины, чтобы определить, достоин ли покойный загробной жизни, и в этот момент в Зал Суда входит Анубис, верховное божество захоронений и церемонии мумификации, изображаемый в виде человека с головой шакала.

Меня вдруг пробрал озноб, видно, то была непроизвольная реакция на прохладу подземелья после полуденной жары.

К тому времени наша небольшая компания уже включала мистера Блоча с дочерью. Они оказались среди экскурсантов, и Блоч, чьи большие голубые глаза горели детским любопытством, буквально прилип к Джону. Тот же по непонятной мне причине не стал возражать. Майк, все еще злившийся на меня за то, что я подозреваю в случившемся несчастье его кумира, нарочито восторженно приветствовал Ди.

Не скрывая иронической ухмылки, я наблюдала, как истинный джентльмен пытался найти достойное леди Ди место. Дело кончилось тем, что он усадил ее на пол, где расположились и все остальные, однако, поскольку ее нога в гипсе не гнулась, это выглядело так, как будто подъемный кран опускает пианино. При сем галантному кавалеру надлежало отвести глаза, когда во время этой процедуры пышный подол непрактичного, но шикарного платья ярко-розового цвета взмыл вверх. Как Майк ни старался соблюсти это правило этикета, он не особенно преуспел.

— Может, ей лучше было бы остаться в гостинице? — спросил мистер Блоч, с тревогой наблюдая за трюками своей дочери.

— Нет, — коротко бросил Джон. — Вы нужны мне здесь.

— Зачем же?

— Потому что именно вы были тем туристом, которому Джейк десять лет назад пытался продать статуэтку.

Мистер Блоч виновато посмотрел на меня:

— Ну да... простите, мисс Томлинсон. У меня всегда было такое чувство, словно я каким-то образом вовлек Джейка в неприятности...

— У вас не было намерения вовлечь его в неприятности, — резко оборвал его Джон. — Если бы я не поймал его с поличным, вы купили бы статуэтку и, вывозя ее, были бы обвинены в контрабанде.

— Это как болезнь, — виновато промямлил мистер Блоч. — Я имею в виду коллекционирование. И уж конечно, статуэтка казалась мне настоящей.

— Так оно и было.

Воцарилась такая тишина, что, упади булавка на пол, было бы слышно. Потом в этой мертвой тишине я расслышала тиканье часов Джона и насчитала пять ударов, прежде чем Блоч взорвался:

— Ах ты, подлец, ах ты, мошенник... — Бросив на меня смущенный взгляд, он проглотил эпитет, чуть было не подавившись им. А потом, хихикая, пробормотал: — Порядок, Джон. Ты меня здорово одурачил — славно и по заслугам. Вот потеха-то!

Но Джон не разделял его веселья. Он поискал свою трубку и устроил целый спектакль, тщательно набивая ее и раскуривая, и, пока я наблюдала за его неторопливыми движениями, у меня рождалась смутная догадка.

— Ты осел, Сэм, — наконец взорвался, Джон. — И вы все остальные тоже. Похоже, никто из вас до сих пор не задумался над главным вопросом. Если статуэтка подлинная... откуда она взялась?

Вот он, прямой и ясный вопрос, который я не позволяла себе задать. Ответ был так же очевиден, как розовое платье Ди на серо-желтом фоне пола.

Однако она, вероятно, оказалась единственным человеком в гробнице, кто не знал его. Смуглое лицо-маска Ахмеда не дрогнуло, но глаза выдали его. Блоч застонал, и на его пухлых щеках от волнения зардели алые пятна. Худое лицо Майка вспыхнуло тем же цветом. Должно быть, он додумался до этого еще вчера вечером, когда Джон произнес свои знаменитые слова. Но он не поверил. Он не мог в это поверить.