— Нет бога выше Амона! — возгласил Сет. — И…
— На небе! — резко перебил его царь. — А я его сын на земле! Его волей мне дана здесь власть, которая тебя давно сводит с ума!
Царь громко рассмеялся, все жрецы вздрогнули и попятились от него: они боялись, что Ра-Амон покарает их вместе с фараоном за такое святотатство. Но храм не рухнул, и царь, иной раз просто щеголявший своей резкостью, продолжал:
— Тебе, Сет, следует просить милости у меня, а не у Ра. Он слишком высоко, а я рядом.
— Не надо гневить бога, — прошептал Сет.
— Ты пугаешь фараона? Здесь я бог! Нынешней ночью Ра изъявил свою волю: поклоняться только Атону! Весь египетский народ будет отныне под защитой животворящего диска Солнца. Атон и его лучи — вот самый высший бог! И я его сын. Мы сейчас выйдем на ступени храма и объявим это народу!
Видя замешательство Сета, фараон сказал:
— Ладно, я сделаю это позже. Я издам специальный указ, повелевающий поклоняться Атону. А сейчас приступим к церемонии, как обычно. Статуя Амона уже надушена ароматными маслами?
Сет кивнул в знак согласия.
— Тогда прикажи ее вынести. Но учти: мой народ последний раз поклонится Амону, а потом будет поклоняться Атону.
Сет подал знак, и жрецы вынесли на плечах ладью, покоившуюся на нескольких шестах. На ней стояла раскрашенная и надушенная статуя бога Амона. Они вышли на верхнюю площадку лестницы в сопровождении главного жреца, фараона и царицы. Нефертити неприятно поразила открытая вражда между царем и Сетом, но она молча приняла сторону мужа, зная, как нелегко удержать власть, когда на нее многие посягают. Она простила ему невольную грубость и постепенно успокоилась во время песнопений, которые, казалось, всех примирили. Простые подданные фараона — ремесленники, торговцы, крестьяне — по знаку жреца устремили свой взор в сторону реки и запели хвалебные песни солнцу и Нилу: «О, могущественный Ра, когда ты приходишь, вся земля ликует и все живое пребывает в радости. Ты владыка рыб и птиц, творец зерна и травы для скота. Когда ты восходишь на востоке и гонишь мрак, вся земля торжествует. Сияние твое проникает в глубины вод великого Нила, кормильца нашего, дающего нам пищу, дичь и одежду. Люди, озаренные твоим светом, принимаются за работу на полях, омытых водой Нила…»
Провозглашая хвалу своей великой реке, люди спускались к Нилу вслед за процессией жрецов. У причала уже стоял разукрашенный корабль, на который и взошла торжественная процессия. Нефертити села на приготовленное для нее кресло под балдахином, защищавшим от палящего солнца, а богоподобный Ваэнра, как и подобает царю, стал у кормила. Издавна заведено так: фараон сам направляет корабль по курсу, а десятки крепких гребцов одновременно взмахивают веслами и с силой опускают их в воду, раз за разом продвигая корабль вперед по реке. Всего несколько километров отделяют храм Ипетсут от храма Ипет,[16] куда и направляется процессия, но этот путь непременно нужно пройти по воде, а затем подняться к величественному святилищу, стены которого покрыты золотом, а пол — серебром. Участие в этом торжественном путешествии всегда наполняло сердце Нефертити особой радостью. Она и сейчас, несмотря на неприятное происшествие в храме, о котором постаралась поскорее забыть, была полна какого-то неясного трепетного чувства, словно снисходившего на нее из глубин высокого лазурного неба.
Нефертити вышла из-под навеса и приблизилась к фараону. Отсюда были хорошо видны берега Нила, уходившие вдаль, а кое-где можно было разглядеть далеко-далеко темно-коричневые громады известняковых и гранитных скал. Земля Египта на первый взгляд могла показаться пустынной и неприветливой, но молодая царица любила ее и считала себя ответственной за ее благополучие.
Солнце, поднявшись уже высоко, сияло нестерпимо ярким блеском — на него невозможно было смотреть, не рискуя ослепнуть. Но Аменхотеп-Ваэнра, махнув рукой в сторону сияющего диска, сказал Нефертити:
— Ты видишь, Нафтита, этот лучезарный диск? Он ослепителен, потому что он и есть настоящий бог! Не позже чем через две луны я издам указ о всеобщем поклонении Атону. И тогда Сету и другим приверженцам деревянных истуканов придется подчиниться. Кстати, часть обратного пути из храма Ипет мы пройдем по берегу, чтобы посмотреть, как строится храм в честь Атона, о котором я распорядился несколько месяцев назад. Ты же знаешь, это не только мое желание — храм Атону хотел построить еще мой отец, он мне говорил об этом, а ему — его предки. Но никто не решался поколебать устои Амона, а я решусь! И тем самым лишу власти жрецов, которые чувствуют себя чуть ли не выше фараона!
Первое время Нефертити удивляли эти резкие переходы в характере мужа — от вялого, почти бездеятельного пребывания в задумчивости, когда от него невозможно было добиться четкого ответа ни на что, к бесповоротной решительности: сказал — сделал. Как видно, мысль об утверждении Атона и строительстве новой столицы Аменхотеп долго обдумывал, лелеял, как дорогое дитя. Не так-то легко было решиться пойти против всех: против жрецов, вельмож и даже против самого народа, который многие тысячелетия поклонялся Амону и своим многочисленным богам — покровителям городов.
