Тайна, не скрытая никем - [79]

Тогда вокруг попадалось множество стариков и старух с несообразными идеями в голове. Хотя я допускаю, что у Энни таких идей было больше, чем у других. Помню, она однажды рассказала мне, что у девушки в Доме трудолюбия родился ребенок из большого нарыва на животе, ростом с крысу и совсем неживой, но его положили в печку, и он разбух до нужного размера, стал хорошего цвета и задрыгал ногами. (Наверно, вы сейчас думаете: стоит только попросить старуху рассказать что-нибудь из прошлого, и она наплетет с три короба.)

Я сказала Энни, что такого быть не может, — наверно, ей все это приснилось.

«Может, и так, — в кои-то веки согласилась со мной она. — Мне одно время и правда снились всякие ужасти».

Визит инопланетян

В ночь, когда пропала Юни Морган, Рия сидела в доме бутлегера по фамилии Монк, в Карстэрсе. Это был голый, узкий деревянный дом, стены запачканы до середины высоты из-за паводков. Рию привез сюда Билли Дауд. Сам Билли в это время играл в карты на одном конце большого стола, а на другом конце стола шла беседа. Рия сидела в кресле-качалке в углу у керосиновой печки, поодаль, чтобы не путаться под ногами.

— Ну хорошо, это был зов природы, зов природы, — говорил мужчина, который только что произнес слово «посрать».

Другой мужчина велел ему не распускать язык. Никто не взглянул на Рию, но она знала: это из-за нее.

— Он зашел за скалу, чтобы откликнуться на зов природы. И тут подумал: не мешало бы иметь что-нибудь на подтирку. И что же он увидел? Это добро валялось кругом, целыми кучами. Как раз то, что нужно! И он подобрал охапку и рассовал по карманам, думая: на следующий раз пригодится. И забыл про это. Вернулся в лагерь.

— Он был в армии? — спросил человек, которого Рия знала, — зимой он сгребал снег с тротуаров перед школой.

— Это еще с чего? Я такого не говорил!

— Ты сказал «лагерь». Ну значит, армейский лагерь, — сказал уборщик снега. Его звали Динт Мейсон.

— Я ничего не говорил про армейский лагерь. Я говорил про лагерь лесорубов. Там, на севере, в Квебеке. С какой стати там должен быть армейский лагерь?

— Я думал, ты говорил про армейский лагерь.

— И вот кто-то увидел, что у него. Что это у тебя? А он такой, «я не знаю». Где ты это взял? Да так, оно кругом валялось. Ну и как по-твоему, что это? Откуда мне знать.

— Похоже, это был асбест, — сказал другой человек, которого Рия знала в лицо.

Он раньше был учителем, а теперь торговал кастрюлями и сковородками, в которых можно готовить без воды. У него был диабет — по слухам, такой сильный, что на конце члена у него всегда торчал кристаллик сахару.

— Асбест, — недовольно подтвердил рассказчик. — И там тут же открыли самую большую асбестовую шахту в мире. И кое-кто сколотил на этом состояние!

Опять заговорил Динт Мейсон:

— Может, кто и сколотил, да только не тот, кто его нашел! Бьюсь об заклад, он ничего не получил. Так всегда бывает. Кто находит, тому ничего не достается.

— Достается иногда, — не согласился рассказчик.

— Никогда, — сказал Динт.

— Некоторые люди, кто нашел золото, разбогатели, — настаивал рассказчик. — Много кто! Нашли золото и стали миллионерами. Миллиардерами. Сэр Гарри Оукс, например. Он его нашел. И стал миллионером!

— Покойником он стал, — сказал вдруг еще один мужчина, который до сих пор не принимал участия в разговоре.

Динт Мейсон принялся хохотать, и еще несколько человек расхохотались, а продавец кастрюль спросил:

— Миллионеры, миллиардеры… Что идет после миллиардеров?

— Покойником он стал, вот что хорошего ему из этого вышло! — прокричал Динт Мейсон, срываясь на визг от смеха.

Рассказчик со всей силы треснул обеими ладонями по столу, и стол затрясся.

— Я не говорю, что он не умер! Я не говорю, что он не стал покойником! Но мы сейчас говорим не о том, что он умер! Я сказал, что он нашел золото, и от этого ему вышло хорошее, и он разбогател и стал миллионером!

Все похватали свои бутылки и стаканы, чтобы те не опрокинулись. Даже картежники перестали хохотать. Билли сидел к Рии спиной. Широкие плечи обтягивала сверкающая белая рубашка. С другой стороны стола стоял Уэйн, приятель Билли, и наблюдал за игрой. Уэйн был сыном священника Объединенной церкви из Бонди, деревни недалеко от Карстэрса. Он учился в университете вместе с Билли и собирался стать журналистом. Он уже успел поработать в газете в Калгари. Когда говорили про асбест, Уэйн поднял голову и поймал взгляд Рии, и с тех пор наблюдал за ней, упорно, едва заметно улыбаясь плотно сжатыми губами. Уэйн не впервые встречался глазами с Рией, но обычно не улыбался. Он взглядывал на нее и отводил глаза — иногда это случалось, когда Билли что-нибудь говорил.

Мистер Монк с трудом поднялся на ноги. Он был калекой — не то от болезни, не то от несчастного случая — и ходил, согнувшись в поясе почти под прямым углом и опираясь на палку. Сидя он выглядел почти нормально. Стоя — он склонялся над столом, оказываясь в эпицентре смеха.

Недавний рассказчик встал одновременно с Монком и — может быть, непреднамеренно — сбил свой стакан на пол. Стакан разбился, и мужчины заорали:

— Плати! Плати!

— В следующий раз заплатишь, — сказал мистер Монк и этим всех утихомирил. У Монка был звучный, добродушный голос — не верилось, что он принадлежал такому изувеченному, скрюченному человеку.