Тайна личности Борна - [174]

— Да.

— Откуда?

— Потому что больше ему быть негде.

— А время? — вновь недоверчиво спросил сотрудник госдепартамента. — Вы знаете, когда он там должен появиться?

— Да. Сегодня. Это годовщина его собственной казни.

Глава 35

Рок-музыка с дребезжанием вырывалась из приемника в салоне такси. Длинноволосый шофер в такт ей похлопывал ладонью по рулю и двигал челюстью. Такси, державшее путь на восток вдоль по Семьдесят первой улице, застряло в бесконечной веренице машин, начинавшейся сразу на выезде с шоссе Ист-Ривер. Водители сатанели, машины, взревев, срывались с места — чтобы тут же упереться в бампер впереди ползущего автомобиля. Было 8.45 утра. Нью-йоркский час пик.

Надвинув шляпу, надев темные очки, Борн разглядывал улицу из глубины машины. Он бывал здесь раньше — это несомненно. Проходил по этим тротуарам, видел эти двери, витрины и стены, увитые плющом, так не сочетающиеся с обликом города в целом и так подходящие этой улице. Еще прежде, взглянув наверх, он заметил разбитые на крышах садики — и в памяти его всплыл изящный сад, в нескольких кварталах отсюда в сторону парка, за элегантными двустворчатыми дверями, в дальнем конце просторного, необычного… помещения. Помещение это, в свою очередь, находилось внутри высокого, с узким фронтоном, здания из шероховатого песчаника. Широкие, в свинцовых переплетах окна поднимались на высоту четвертого этажа. Их толстое стекло преломляло свет снаружи и изнутри в мягкие лиловатые и синеватые всполохи. Старомодное стекло, возможно, декоративное. Пуленепробиваемое. Особняк из песчаника с крыльцом в несколько больших ступенек. Это были диковинные ступеньки, испещренные сетью черных рубцов, защищающих в непогоду. Башмаки спускающихся не поскользнутся на снегу и льду, а вес поднимающегося приведет в действие электронное устройство внутри дома.

Джейсон знал этот дом, знал, что они приближаются к нему. Когда машина подъехала к нужному кварталу, сердце у него в груди забилось быстрее и громче. Дом вот-вот должен был показаться. И, сжимая одной рукой запястье другой, Борн понял, почему парижская улица Парк Монсо так задела его сознание. Тот уголок французской столицы удивительно напоминал эту часть Ист-Сайда. Если не считать изредка попадавшихся здесь линялых фасадов и выщербленных крылец, эти районы выглядели почти один к одному.

Он подумал об Андре Вийере. Все, что сумел вспомнить с тех пор, как память начала возвращаться к нему, он записал на страницах блокнота, купленного в аэропорту Шарля де Голля. С того самого мгновения, как, изрешеченный пулями, но живой, он открыл глаза в сырой, грязной каморке на острове Пор-Нуар. Страшные открытия, сделанные в Марселе, Цюрихе и Париже — особенно в Париже, где за ним потянулся призрачный шлейф убийств и он убедился, что обладает всеми навыками головореза.

По всем меркам то была исповедь, пугающая тем, что она была не в силах объяснить, и тем, о чем повествовала. Но это была правда, — как он ее представлял, — гораздо более заслуживающая снисхождения после, чем до смерти автора исповеди. В руках Андре Вийера она должна была сослужить хорошую службу — по крайней мере обернуться на пользу Мари Сен-Жак. Это сознание наполнило его ощущением свободы, которое было ему так необходимо. Он вложил исписанные листки в конверт, запечатал его и отправил генералу, на улицу Парк Монсо, из аэропорта Кеннеди. К тому времени, как это послание дойдет до Парижа, он погибнет или останется в живых, убьет Карлоса — или тот убьет его. Где-то на этой улице, столь напоминающей другую, что расположена отсюда за тысячи миль, его будет ждать человек, чьи плечи плыли над узкобедрым торсом. Это единственное, в чем он был совершенно уверен. Где-то на этой улице…

Вот оно! Утреннее солнце лучилось на черном лаке и полированной меди двери, мерцало на лиловато-синей, широкой ленте окон, подчеркивая изысканную красоту стекла — но не его неуязвимость для пуль, выпущенных из мощных карабинов и крупнокалиберных пулеметов. Наконец-то он здесь — и почему-то, он сам не мог определить почему, глаза его наполнились слезами, к горлу подкатил ком. Он испытывал невероятное чувство, что этот дом — такая же часть его существа, как его тело или то, что осталось от его сознания. Конечно, то был не родной дом, ибо никакого ощущения покоя и уюта вид этого здания не вызывал. Но было в нем что-то другое. Сознание того, что он вернулся. Вернулся к началу. К самому началу, где слились прощальный миг и первый миг, тьма ночи и сияние рассвета.

С ним что-то творилось. Джейсон крепче стиснул запястье, чтобы подавить почти необоримое желание выскочить из такси, перебежать через улицу, взлететь по ступенькам и заколотить кулаками по двери этого чудовищного, молчаливого строения из необтесанного песчаника и голубоватого стекла.

Впустите меня! Это я! Впустите! Вы что, не понимаете?

Я ВНУТРИ!

Перед мысленным взором его затеснились видения, уши терзал скрежет, в висках пульсировала боль. Он был в темной комнате… той комнате и глядел на экран; на другом, мысленном, видения вспыхивали и гасли, сменяясь с головокружительной быстротой.