Тайна - [50]
Скоро о Пете Понсе прослышали на Большой земле. Там тоже делали la operación – в Южном Бронксе, Нижнем Ист-Сайде, Бушуике, Испанском Гарлеме, Чикаго, Филадельфии, Нью-Джерси, Лос-Анджелесе, Хартфорде, Бостоне: трудилась ли женщина на каком-нибудь потогонном заводе, у кассы или ходила со шваброй по офису, – всюду боссы желали, чтобы женщины приносили им деньги, а не детей. Соединенные Штаты вообще не хотели, чтобы пуэрториканки рожали. Контроль над рождаемостью обернулся контролем над численностью населения. Выбор делали не женщины, а государство. Малоимущие женщины детородного возраста были виновницами бедности. Чем больше детей они рожают, тем шире распространяется бедность и тем больше Пуэрто-Рико становится уязвимым для коммунистических идей.
Услышав все это от Саля, я стал с благоговейным трепетом ждать встречи с Петой Понсе.
Пета Понсе явилась в дом Таины, одетая во все белое. Волосы ее были туго повязаны банданой, из-под которой, как белое ухо, торчала гвоздика. Свое короткое, крепко сбитое тело она носила энергично и шагала тяжело, словно хотела проломить половицы. Пета Понсе прочесала всю квартиру, обнюхала углы, как только что принесенный щенок. Поковыряла ногтями стены, словно желая оставить после себя царапины. Ее наружность и действия пугали меня, хотя я чувствовал облегчение от того, что она наконец приехала.
Кухонный стол покрывала белая скатерть, на столе стояли белые цветы и белые свечи. Еще здесь были пуэрто-риканские тарелки, с некоторых ели – донья Флорес устроила пиршество в честь espiritista и Таины, – а некоторые тарелки остались нетронутыми, они были для духов. В гостиной сидела напуганная Таина в красивом белом платье до пят. Распущенные волосы аккуратно ниспадали с плеч. Карие глаза в обрамлении недавно наклеенных ресниц, на нервных губах розовая помада. Живот круглился земным шаром. До родов оставалось всего несколько дней. Никогда еще я не видел Таину такой красивой и такой знакомой. Увидев, что я здесь, она выдохнула и легонько улыбнулась, но не пошевелилась. Таина явно боялась Пету Понсе – она не произнесла еще ни единого ругательства.
Я, с деньгами в кармане, уже собирался сеть на пол рядом с Салем.
– Afuera[129], Juan Bobо, – сказала по-испански донья Флорес и протянула руку за деньгами.
– Таина хочет, чтобы я был здесь, – ответил я по-испански, так как почти весь вечер мы говорили по-испански.
Сальвадор кивнул сестре: все нормально.
– Нет. – Донья Флорес помотала головой. – Это семейное дело. А Хуан Бобо не член семьи.
Я повернулся к espiritista, ища поддержки.
– Familia, no más[130], – сказала Пета Понсе.
Таина в панике открыла рот и немного подалась вперед, словно желая протестовать против моего ухода. Но я понимал, что против матери она не пойдет.
– Тогда я и деньги заберу, – сказал я.
– Нет, ты обещал отдать деньги мне, чтобы я могла заплатить espiritista.
– Инельда, это неправильно, – заговорил Сальвадор. Я знал, как высоко она ставит слова брата, и решил, что смогу остаться.
– Он мешает духам, они не знают, кто он, – ответила донья Флорес брату, которого почитала за святого. – Только духи знают, что случилось в этом доме, а он не часть дома.
Сальвадор согласно кивнул и склонил голову перед Петой Понсе.
Я тоже поклонился маленькой женщине, которая умела складывать время, выворачивать смыслы, менять значения чувств и беседовать с мертвыми.
– Хуан Бобо, – ласково сказала донья Флорес, – отдай мне деньги. А с Та-те повидаешься потом, когда мы узнаем правду.
– Нет. Я уйду, но и деньги с собой унесу. – Я взглянул на Таину. – Я к тебе потом зайду, ладно?
Таина кивнула едва заметно – так она была напугана. И в эту минуту, по этому ее еле заметному кивку, я понял, что она, может быть, тоже любит меня, какой бы бранью она меня ни осыпала.
Донья Флорес начала ругаться.
– Malcriado, puñeta![131] Отдай деньги! Ты обещал.
Направляясь к двери, я услышал, как espiritista спрашивает у Саля, есть ли деньги еще у кого-нибудь. Когда Саль сказал «нет», espiritista остановила меня.
– ¿Tu nombre, mijo?[132]
– Хулио, – сказал я. – Меня зовут Хулио, а не Хуан Бобо.
Пета Понсе принялась обнюхивать воздух, пространство вокруг меня, потрогала и обнюхала мою одежду, она касалась меня, как какой-нибудь непристойной ночной птицы.
– De rodillas[133], – велела она. Я опустился на колени. Пета Понсе прижала меня лицом к своим тяжелым грудям и начала молиться.
– Santa Marta, recurro a la ayuda y protección; como prueba de mi afecto quemare esta vela cada martes; intercede por mi familia, y protége a este extraño[134]. – А потом, словно ей кто-то что-то сказал, она оттолкнула меня и я растянулся на полу.
– Los espíritus ya saben quién es este muchacho
