Тайна - [30]
Съемки должны были происходить в «Оркестра Рекордз» в Гарлеме, по адресу Ленокс-авеню, 1210, в час дня. Этим информация, выданная Лаво Девчонкам, и ограничивалась; ничего не было сказано ни о том, что надеть, ни о том, что принести или что подписать. Ничего. Когда Девчонки явились по адресу и отметились у дежурного, в здании было пусто. Они стали ждать. Сначала появился осветитель – патлатое дитя Лонг-Айленда о двух именах: Фрэнк Кристофер. Фрэнк только и делал, что говорил о намерении открыть джаз-клуб на углу 103-й улицы и Бродвея. Установив свет, он нащелкал километр полароидных фотографий мамы со всех углов и во всех ракурсах. «В наши дни Вест-Сайду не хватает джаза». Щелк. «Я назову его “Дым”. Вы, девочки, заходите, напитки за счет заведения». Но не джазу принадлежали сердца Девчонок; они полюбили зной сальсы, а теперь одной из них предстоит оказаться на конверте пластинки, записанной их божеством. Девчонки ждали. Наконец прибыл фотограф – блондинка средних лет с желтыми зубами, в мужицких ботинках и джинсах. Она взяла у Фрэнка полароидные фотографии и принялась изучать маму, выискивая ракурс получше. Фотограф спросила, не хотят ли Девчонки чего-нибудь. Было уже шесть часов, они проголодались, и фотограф предложила им сходить куда-нибудь поесть: пока Эктор не появится, здесь ничего не начнется. И прибавила по-испански: «Héctor se está pullando, y viene cuando le dé la gana»[84]. Подружки растерялись: они никогда еще не слышали, чтобы белая женщина говорила по-испански так точно и правильно. И сказала она им то, что все повидавшие жизнь salseras знали и так: Лаво сидит на наркотиках. Его ансамбль знал про наркотики, вот и музыканты еще не собрались. Про наркотики знали все. Съемки начнутся, дай бог, ближе к полуночи. Вот почему в студии пусто. Мама спросила, что ей надо будет надеть и что делать перед камерой. Фотограф выложила все начистоту. Предполагалось, что мама будет в одном белье лежать на гладильной доске, а Эктор Лаво и музыканты из ансамбля Вилли Колона будут окружать ее с раскаленными утюгами в руках, делая вид, что наглаживают ее. Ах да, все зависит от того, какое на маме белье. Если Лаво оно понравится, то она может остаться в нем, а если нет, то на гладильную доску ей придется лечь голой. Пластинка называлась La Plancha[85].
Они продолжили развлекаться, продолжили быть Девчонками и никогда не переступали черту, за которой их ждало что-то, что могло оскорбить их (или их родителей) религиозные чувства. Вскоре восемнадцать лет стали двадцатью восемью, а для одинокой, без роду и племени латиноамериканки это приговор. Почтенные родители обеих девушек вели тайное наблюдение за ними, надеясь, что Девчонки выйдут замуж, обзаведутся детьми и домом. «Se van a quedar jamonas, – говорили они дочерям, – con sólo gatos»[86]. Но Девчонки продолжали усердно работать и еще усерднее танцевать. Вскоре моя мама прошла тест на гражданскую интеграцию и получила должность служащей в государственной транспортной компании, а Инельда стала работать в приемной у модного пластического хирурга почти в центре города, и они продолжали зажигать. Большую часть зарплаты они отдавали семьям, но выходные принадлежали las Chicas.
Безумный эксперимент со съемками, проведенный моей матерью в студии звукозаписи, засел у Инельды в голове. Точнее сказать, в голове у нее засела сама студия звукозаписи. Инельда пела всегда. Еще в школе Джулии Ричмен она пела в постановках, в ансамблях, на модных показах. Наполненный живым чувством, такой латиноамериканский голос Инельды слышался на уличных вечеринках, свадьбах, девичниках, шествиях. И никогда – в церкви, Свидетели Иеговы воздерживались от практики пятидесятников, а ведь пение сделало бы Инельду звездой ее церкви. Караоке тогда только-только пришло в Америку и еще не добралось до центра Нью-Йорка, не говоря уж об Испанском Гарлеме. Инельда хотела петь. Она обожала Лису-Лису, Принс, Стэси Лэттисо, боготворила Ирен Кару, Элисон Мойе (соло или с YAZ), Тину Мари (особенно «Лавгёл»), «Лэтин Раскалз», Бренду Старр, Ольгу Таньон, «Кавер Гёрлз», «Экспоус», Лютера Вэндросса, и ей пока еще не надоел Джон Секада; но сердце ее принадлежало всему, что связано с сальсой. На глаза Инельде попадались объявления: «Оркестра Рекордз» приглашали на прослушивание бэк-вокалисток. Они, похоже, всегда были в поиске бэк-вокала. И Девчонки словно вернулись на десять лет назад, только теперь Инельда могла спеть.
